Винфрид Зебальд - Головокружения

Утром следующего дня – я решил все же ехать в Верону – оказалось, что мой паспорт, который Лючана, когда я приехал, положила в выдвижной ящик конторки на стойке администратора, куда-то пропал. Девушка, выписывавшая мне счет и, как она все время твердила, помогавшая в отеле только по утрам, напрасно рылась во всех отделениях и ящиках. В конце концов, она пошла и разбудила Мауро, который, потратив не менее четверти часа на то, что по многу раз вытаскивал все из ящиков и укладывал обратно, перелистывал один за другим все паспорта, хранившиеся у администратора, но так и не обнаружив моего, вызвал вниз свою мать. Появившись за стойкой, Лючана посмотрела на меня долгим взглядом – как мне показалось, он означал: вот так прощаньице! Пока искала пропавший документ, она сообщила, что паспорта постояльцев всегда лежат в одном и том же ящике и за все время существования отеля ни один еще не потерялся. Значит, продолжала она, паспорт должен быть в этом ящике, и все дело только в том, кто и как ищет, но – она повернулась к Мауро – он же никогда не умел искать, может, потому, что вместо него этим всегда занималась она, Лючана. С самого детства он, если не мог найти что-нибудь сразу, утверждал, что этого здесь просто нет – учебника, ручки, теннисной ракетки, ключей от мотоцикла; когда же потом приходила она, Лючана, и смотрела как следует, вещь непременно оказывалась на месте. Мауро возразил, что она, конечно, может говорить что угодно, только паспорта здесь все равно нет – spa-ri-to, сказал он, выделяя каждый слог, словно его собеседница глуховата. [33] Он исчез ( ит .). Il passaporto scomparso, сыронизировала Лючана. Одна реплика тянула за собой другую, и вот уже перепалка по поводу моего паспорта переросла в семейную ссору. Сам патрон, которого я до сих пор вообще ни разу не видел – он оказался на полголовы ниже Лючаны, – и тот теперь присоединился к нам. Мауро в третий раз изложил всю историю с самого начала. Девушка-служащая молча стояла рядом и от смущения, будто она была причиной переполоха, разглаживала несуществующие складки на фартуке. Лючана отвернулась и только повторяла, качая головой и то и дело ероша рукой курчавые волосы, [34] Паспорт пропал без вести ( ит .). strano, strano [35] Странно, странно ( ит .). , словно не вызывавшее уже сомнений исчезновение паспорта – самое необъяснимое происшествие в ее жизни. Патрон приступил к систематическим изысканиям: собрал вместе все австрийские, все голландские и все немецкие паспорта; австрийские и голландские решительно отодвинул в сторону, а немецкие тщательнейшим образом пересмотрел и в результате этой операции установил, что хотя моего паспорта действительно в наличии нет, зато имеется паспорт некоего господина Долля, который, если патрон не ошибается, вчера выехал из отеля, из чего можно заключить, что этому господину Доллю по недосмотру, inavvertitamente – я и сейчас слышу, как он это восклицает, словно в отчаянии от столь огромной небрежности, и при этом бьет себя ладонью по лбу, – по недосмотру отдали мой паспорт, а господин Долль просто взял его и убрал в карман, не проверив, действительно паспорт его или, может быть, чей-нибудь еще. Немцы, так резюмировал патрон свои выводы насчет неслыханного происшествия, всегда слишком торопятся. Вне сомнений, этот Долль с моим документом в кармане едет сейчас где-нибудь по автобану, и нужно позаботиться о том, как в отсутствие паспорта обеспечить меня бумагой, которая, подтверждая мою личность, позволит мне продолжить путешествие по Италии, а потом и покинуть ее. Мауро, похоже единственный виновник путаницы, в безграничном отчаянии извинялся передо мной, Лючана же, став теперь на его сторону, твердила: он ведь почти ребенок! Ребенок! – воскликнул патрон и возвел глаза к небу, словно в сей час испытания пределов собственного терпения нуждался в поддержке; ребенок! – снова воскликнул он, теперь повернувшись к Мауро, нет, не ребенок, а безответственный человек, и градус его легкомыслия настолько высок, что он ни за грош ставит на карту репутацию отеля. С какими воспоминаниями уедет теперь синьор из Лимоне, из Италии, продолжал патрон, указывая на меня и обращаясь к Мауро. И, оставив вопрос висеть в воздухе неопровержимым свидетельством против Мауро, добавил, что нужно незамедлительно ехать со мной в отделение полиции, начальник которого, Далмацио Орджу, выдаст мне документ, позволяющий, по крайней мере, выехать из страны. Я возразил, что могу обратиться в немецкое консульство в Милане и получить новый паспорт и что им незачем более обо мне беспокоиться, но патрон уже вложил в руку жене ключи от автомобиля, поднял мою сумку и подхватил под руку меня самого. Не успев оглянуться, я уже сидел рядом с Лючаной в синем «альфа-ромео», катившем по крутым улочкам вверх к главной, где чуть в стороне от дороги, за высоким железным забором на бетонном фундаменте, расположилось отделение полиции. Brigadiere, с массивными [36] Бригадир, член младшего командного состава полиции ( ит .). часами «Ролекс» на левой руке и тяжелым золотым браслетом на правой, выслушал нашу историю, уселся за громадную старомодную пишущую машинку с кареткой почти метровой длины, вставил лист бумаги и без малейшего колебания, проговаривая вполголоса, а местами и напевая текст, составил следующий документ и, когда была дописана последняя строчка, а все в целом еще разок для порядка просмотрено, демонстративным жестом выхватил его из машинки и передал на подпись сначала мне – я молча последовал руководящему указанию, – потом Лючане и только потом поставил собственную подпись, в завершение приложив прямоугольную, а затем и круглую печать. Когда я спросил, уверен ли он, что с этой бумагой я смогу выехать из страны, он, с легким раздражением по поводу звучавшего в моем вопросе сомнения, сказал: Non siamo in Russia, signore. [37] Мы здесь не в России, синьор ( ит .).

Со справкой в руке, снова сидя в машине рядом с Лючаной, я чувствовал себя так, словно бригадир только что нас обвенчал и теперь мы можем ехать вместе куда угодно. Однако видение, наполнившее меня блаженством, продлилось недолго, и когда я, скажем так, снова пришел в себя, то попросил Лючану высадить меня на остановке автобуса. Она остановила машину, я вылез и уже с сумкой на плече обменялся с ней несколькими фразами через открытое окно, с опозданием пожелав ей всех благ по случаю сорок четвертого дня рождения. Она просияла, словно получив неожиданный подарок, сказала аddio, тронулась с места и поехала прочь. «Альфа-ромео» медленно покатил по улице и скрылся за поворотом, ведущим, как мне тогда показалось, в другой мир. Между тем настал полдень. Следующий автобус отходил только в три часа. Я устроился в баре неподалеку от остановки, заказал эспрессо, вытащил блокнот для записей и вскоре, глубоко погрузившись в них, настолько выпал из реальности, что ни многочасовое ожидание, ни сама дорога до Дезенцано не оставили в моей памяти ни малейшего следа. Вновь я вижу себя уже на пути в Милан. В косых лучах вечернего солнца мимо тянулись тополя и поля Ломбардии. Напротив сидели монахиня-францисканка лет тридцати или тридцати пяти и молоденькая девушка в наброшенном на плечи жакете из множества разноцветных лоскутов. Девушка вошла в Брешии, монахиня сидела в купе еще в Дезенцано. Сестра-францисканка читала молитвенник, девушка, не менее увлеченно, – роман-комикс. Красота без изъянов, думал я про обеих, находясь здесь и не здесь одновременно, восхищенный той глубокой серьезностью, с какой каждая переворачивала страницы. Вот страницу перелистнула монахиня, теперь девушка в пестром жакете, снова девушка и опять монахиня. Так продолжалось все время, и мне ни разу не удалось встретиться взглядом ни с той, ни с другой. Тогда я попытался проявить такую же скромность и вытащил из сумки «Разговорчивого итальянца» – изданное в 1878 году в Берне практическое пособие для всех, кто стремится к гарантированным и быстрым успехам в разговорном итальянском. В книжечке, принадлежавшей моему двоюродному деду со стороны матери, который в девяностых годах девятнадцатого века какое-то время работал бухгалтером в Северной Италии, все было упорядочено и наилучшим образом организовано, словно мир в самом деле состоит только из слов, а значит, и самое ужасное можно нейтрализовать, сделать безопасным, поскольку все на свете имеет свою противоположность, на всякое зло есть добро, на всякое огорчение – радость, на всякую беду – счастье, на всякую ложь – своя правда. За окном уже показались города-спутники Милана. Кварталы двадцатиэтажных жилых башен. Потом предместья, заводские территории, старые доходные дома. Поезд сменил путь. Почти горизонтальные лучи закатного солнца пронизывали все купе. Девушка в пестром жакете вложила в книгу закладку, сестра-францисканка заложила требник зеленой ленточкой. Обе теперь сидели, откинувшись назад, в вечернем сиянии, одна, как мне представилось, под белым своим чепцом короткостриженая, вторая – в обрамлении чудесных волнистых волос. И вот мы въехали в сумрак вокзала, и все стали тенями. Поезд замедлял ход, визг тормозов нарастал, пока не стал вовсе невыносимым: достигнув пика, он оборвался, мгновенно перешел в полную тишину, а в эту тишину через несколько секунд вернулся бурлящий рев, зарождавшийся где-то среди колес под железными сводами. Безнадежно потерянный, так мне казалось, я стоял на платформе. Девушка в разноцветном жакете, как и монахиня, давно скрылась из виду. Какая связь, – помнится, спрашивал я себя тогда и спрашиваю теперь, – какая связь существует между этими двумя прекрасными читательницами и конструкцией огромного вокзала постройки 1932 года, перещеголявшего все возводившиеся прежде в Европе здания подобного типа; между, так сказать, каменными свидетелями прошлого и неуловимыми стремлениями, что проходят через наши тела, чтобы в них поселиться, наполнить собой запыленные кварталы и заливные луга будущего. С сумкой через плечо я последним из пассажиров спустился по лестнице и купил карту города. Сколько подобных карт я уже приобрел! Все время пытаюсь составить себе достоверное представление хотя бы об окружающем пространстве. Купив карту Милана, я уж точно, как мне казалось, поступил правильно, хотя бы потому, что почти сразу, стоя в ожидании снимков перед тихонько урчащим автоматом, только что меня сфотографировавшим, увидел на первой странице обложки, в которую была вложена карта, изображение лабиринта,