Виталий Бабич - Шахматный дуэт

Проснувшись, Каролина и почувствовала, и поняла, что Виктору грозит опасность. Но какая именно? И как ему сообщить об этом?.. Вопросы стучали в душу и не давали заснуть.

«Подсказка — то роскошное жилище и… И те две тени?.. О, Господи! Спасибо за подсказку! Но этого так мало… Или только кажется, что мало?..»

Ещё несколько вопросов, адресованных себе самой (и Светлым Силам), и падение в дремоту помогли девушке дождаться утра, чтобы встретиться с Петровичем, рассказать ему о последнем сне и услышать дельный совет. И, скорее всего, получить очередную практическую помощь.

Своё первое утро в необычном качестве сладкая парочка Алик и Аллочка встретили в объятиях друг друга.

Вставать о-очень не хотелось. Вот так блаженствовал бы весь день…

Но вчерашний приход шефа сразу же всплыл в мыслях партнёров и заставил их быстро прийти в тонус.

Вчера Некто обеспечил наличие ноутбука и интернета, и на высокоскоростных потоках информации стали вершиться низкие дела. Технология насмешек и унижения нарабатывалась «успешно»: Алик и Аллочка выполнили своё первое задание, в течение часа насмехаясь виртуально (в социальных сетях) и реально (в общении между собой) над Виктором Алмазовым и его картинами.

— Альберт Маратович, Алла Денисовна! Хорошенький у вас дуэт получается. Просто загляденье, — шеф даже в ладоши захлопал. — Только побольше эмоций, побольше… А вот если бы вы, мистер Искусствовед, смогли там, в больнице, ликвидировать последнюю работу Алмазова — портрет девушки, — тогда получили бы сейчас сверх нормы ещё парочку миллиончиков долларов…

После этих слов Алика накрыла досада. Ведь тот самый портрет был в его руках. Почти целые сутки … Но откуда Некто про это знает?..

А когда сладкая парочка сравнила сумму вчерашнего гонорара с потерянными миллиончиками, была готова тот портрет найти и уничтожить. Только для этого необходимо разрешение шефа покинуть «дворец».

Ненависть Алика к Алмазову росла, как снежный ком. А сребролюбие Аллочки превращало её в Снежную Королеву, готовую заморозить всех и вся, кто будет мешать зарабатывать на этом художнике крутые «бабочки» (в её нежном лексиконе не находилось места грубому словцу «бабки»). Да, внешне она казалась милейшим существом — Королевой Ласки.

— Альбертик, котик! Встаём!.. Уже почти десять часиков.

«Большие деньги делают из неё очень ласковую киску» , — заметил котик.

— Да, встаём. Задание у нас с тобой одно, но очень сложное.

— Продолжайте пакостить Алмазову всеми возможными методами, — попыталась изобразить Аллочка голос шефа. — Максимально активно используйте интернет! Машина, запущенная нами, должна работать, как часики. Времени у нас катастрофически мало.

— И помните: у меня всё под контролем, — «напомнил» Алик.

Оба вздохнули, как перед экзаменом…

2

«Вроде бы всё под контролем, — анализировал Люциан. — Все основные фигуры в удобных позициях…»

Благодаря активности Ладьи и Короля с Королевой, общая энергетика чёрных выросла, накопилась.

«Следующий ход… Мне надо до конца его продумать. Ещё немножко…»

И снова Люциан погрузился в эйфорию. И снова он ощущал себя на сто процентов иерархом темноликих. Кульминация активизации чёрных проявится уже скоро. А пока — укрепление контратакой. Хотя на земном плане она ещё не так заметна, как тут (в Нейтральном пространстве и в сознании Люциана) и ещё там (в темноликих душах игроков), где переход от защиты и потерь к наступлению и обновлению сил воспринимается как резкий поворот лицом к врагу.

Христоний, ни на мгновение не теряя спокойствия и умиротворения, вёл свою партию игры. И это придавало сил всем белым фигурам. Старец был готов к защите. И если Люциан, планируя комбинацию, мог видеть варианты её последствий на Шахматном поле максимум на ходов пять-шесть вперёд, то Христоний — как минимум на десять. Такое преимущество помогало старцу не просто сохранять равновесие, а укрепляться — даже во время атак оппонента.

Укрепляться…

3

Укрепляться… Главный экзамен в этой науке Христоний сдавал в своём последнем воплощении на Земле — в то самое время, когда распяли Иисуса. И старец буквально на несколько мгновений оживил в памяти суть нескольких эпизодов той поры. Несколько мгновений… А ведь в них отражена целая вечность…

Тяжёлая поступь прокуратора и быстрая рысь собаки нарушили непроницаемую тишину вечернего сада. Банга устремился к дому, а Понтий Пилат сел на скамью, и его утомлённый взор встретился на небе с гордой и одинокой луной. И мысли пуще прежнего завертелись вокруг этого Иисуса из Назарета:

«Трусость — один из самых страшных пороков… Он, несомненно, говорил это обо мне. Он видел меня насквозь…».

На пороге дома вместе с радостным Бангой появилась Клавдия — жена Понтия. Она не сразу заметила мужа на скамейке среди деревьев, погрузившихся в сумерки. Предчувствия её не обманули: во-первых, он прибыл из Ершалаима именно сегодня; а во-вторых, он не смог помиловать праведника. И если первое было очевидным, то во втором ей ещё надо было убедиться.

Но она не будет расспрашивать мужа раньше времени. Он сам обо всём расскажет, когда посчитает нужным. И момент этот настал очень быстро, в начале их почти уже полуночной трапезы.

Понтий отпил из чаши настой из трав, который искусно готовила Клавдия, не доверяя это дело никому из прислуг. Затем он взял ломтик свежевыпеченного хлеба, вдохнул его аромат, откусил несколько раз и молвил:

— Я прибыл, как только закончилось это дело. Твой гонец успел. Успел до вынесения приговора. И твой сон, который ты вкратце описала, я не могу пока расценивать как, действительно, знак свыше — помиловать этого… то ли мудреца, то ли безумца. Но даже и добрый десяток подобных знаков вряд ли придал бы мне сил идти в открытую против Синедриона и этой взбесившейся толпы. Дикие твари…

«Распни, распни Его!.. Распни!..»

В наступившей паузе прокуратор заметил, как дрогнула рука жены, державшая чашу с настоем. Даже Банга заскулил, словно понял, что умер некто важный для его хозяев. Клавдия хотела что-то сказать, но лишь тяжело вздохнула.

Она встала и, подойдя к мужу, поцеловала его в щёку и произнесла, будто бы и не было только что этих речей о неизбежности казни:

— С возвращением!

Она уже выходила из трапезной, когда обернулась и добавила:

— Я буду молиться за Него всю ночь. И за твою душу, Понтий, тоже.

А он сидел в саду, говоря себе самому то, что хотел сказать жене:

«У меня такое ощущение, что этот философ не умер, а просто поднялся выше, стал невидимым и наблюдает за мной. За всеми нами…».

В этот миг прокуратор увидел, будто наяву, сделанную по его приказу надпись на доске, прикреплённой к распятию: «Иисус Назорей, Царь Иудейский».