Михаил Талалай - Цветы мертвых. Степные легенды [сборник litres]

– Вы любите котят? – спросила она.

– О-бо-жа-ю, – простонала Лидия Павловна, поднося котенка к носу.

– Вы меня извините, мадам, я только хотела узнать, кто подобрал котенка. Нам было бы очень неприятно, если бы он попал в жестокие руки. Но теперь я вижу, что он в надежных руках.

Подслушивавший из своего убежища Иван Иванович появился в прихожей уже не с видом трусливого воришки, а с видом героя дня. Он понял, что за котенка ему ничего не угрожает:

– Вы не ошиблись, мадемуазель, котенок, действительно… э… того… попал в хорошие руки.

Девица любезно ему улыбнулась и продолжала:

– Моя бабушка тоже обожает кошечек, но теперь она уже старенькая и не может за ними смотреть. А он такой шалун. Ну, ничего не оставляет в покое. Я же на работе до вечера. Вот мы с бабушкой и решили вынести его на улицу, чтоб кто-нибудь его подобрал.

Иван Иванович в это время ворчал себе под нос, видимо, подбирая наиболее крепкие выражения, которыми он мог разразиться по адресу девицы, когда она уйдет.

Часы пробили двенадцать. Лидия Павловна всполошилась и воскликнула:

– Ах, что же это я! Прошу вас, мадмуазель, в столовую. У нас сегодня сочельник по православному. Не откажите, пожалуйста. Познакомимся.

Вошли в столовую. Иван Иванович был так зол и так голоден, что, несмотря на то, что девица оказалась прехорошенькой, и даже не взглянул на нее. Он обвязал себя салфеткой, налил большую рюмку водки и опрокинул ее в рот. Потом ножом отвалил себе в тарелку громадный кусок холодца, обмазал его горчицей и хреном и принялся уплетать с таким чувством, будто год не ел.

Хреновый запах щипал в носу хорошенькой девицы. Но она из приличия положила себе в тарелку холодца, тоже намазала горчицей и хреном. Положила в ротик и проглотила. На лице появился испуг, потом ужас и крупные капли слез на загнутых ресницах, и пот на лбу.

– Куанте боно, – лепетала она, едва переводя дух и мило улыбаясь, незаметно держа одну ладонь на животе. Ей казалось, что она умирает.

Уходя и подавая ручку, проговорила:

– Вы и кошечку будете кормить этим же?

– Ну, конечно, все, что остается от стола, ей, – гордо сказала Лидия Павловна. (Знай, мол, наших. Мы не по вашему).

– Ой, нет! Я лучше буду вам приносить молочко для нее. А то она может… от… этой пищи… – едва успела выговорить девица и выскочила за дверь.

Супруги переглянулись.

– А, что, если она умрет, то нас обвинят, что мы ее отравили, – промямлил Иван Иванович.

– Не беспокойся. Ничего с ней не будет. Примет свою «пургу» и освободится… но какая миленькая кошечка, – сказала она и потянулась к мужу с поцелуем, кажется, за последние 20 лет впервые с настоящим чувством.

Иван Иванович принял поцелуй, посмотрел безнадежно на потолок, вздохнул и пробурчал:

– Эх! Укатали сивку крутые горки.

«Русская мысль», Париж, 12 января 1955, № 727, с. 6.

Иван Петрович мирно спал на тесном бранде рядом со своей «Гапкой», как он ее унизительно называл, и тянул на себя короткое дипиевское одеяльце, чтобы избавиться от барачного шума и не простудиться.

Иван Петрович высок ростом, достаточно черен, кучеряв, жилист, походка у него развалистая, нос обыкновенный и скверная манера соединять ладони то позади пояса и ниже, то впереди.

Такую манеру он приобрел совсем недавно, и усиленно ее практиковал. Ему казалось, что такое обращение с руками производит впечатление очень интеллигентного человека и раздумывающего.

Случилось это с ним тоже недавно. Однажды он в лагерном дворике наткнулся на небольшого незавидного человечка. Тот ему представился:

– Инженер-профессор Муха.

Иван Петрович немного обиделся даже на подобный титул:

«Такого титула-то вовсе нет. Черт знает, что за комбинация. Или уж инженер, или уж профессор. А то и то, и другое вместе. Слишком жирно. Инженер строит дома, мосты, а профессор философию разводит».

В слове «профессор» Иван Петрович видел что-то недосягаемое, заоблачное, не от мира сего. А в слове «инженер», наоборот, что-то очень земное, ползающее, копошащееся и делающее деньги.

Иван Петрович хотел уже было оставить нового знакомого, но тот начал с места в карьер рассказывать такие небылицы, что Иван Петрович даже забыл перекладывать свои сомкнутые ладони спереди назад и просто подпер подбородок кулаком и вытаращил глаза, как любопытная баба.

А инженер-профессор продолжал верещать:

– А то еще в Югославии… В Триесте… Гуляю как-то по берегу Адриатического моря. Смотрю, траллер для рыбной ловли. Лазает взад-вперед и вытаскивает из моря всякую дрянь. Вот когда этот траллер пристал к берегу, я подошел и спросил по-сербски:

– Что вы это, друзья, делаете?

– Рыбу ловим, – отвечают сербы.

– А где же рыба? – спрашиваю.

– А в море, – отвечают сербы.

– Нету рыбы. Море плохое. Это первые опыты, и придется, наверно, их оставить, – прибавил их начальник транспорта.

Я додумал и решил: «Где же наша русская смекалка не вывозила?» и говорю:

– Давайте! Идем еще раз в море. Попробую я. У вас, сербов, нет того, что есть у нас, русских.

Сербы народ не гордый, согласились. И вот мы выехали в море сейчас же. Закинули. Траллер потянул. Тянем, тянем. Пыхтит траллер. Смотрю, улыбаюсь и покуриваю свою трубочку, вот как сейчас. Сербы удивленно смотрят на меня: когда же, мол, тянуть-то будем, а я молчу, как сфинкс какой. Наконец, так это небрежно говорю:

– Тяните, посмотрим.

Потянули. Не идет. Что такое? Застряло. Говорят сербы – налетели на камни.

– Какие, говорю, камни в глубоком море, тяни, чего там.

Потянули. Тянут, тянут. Вдруг как закричат по-сербски:

– Жи-вио! Браво, русский!

Смотрю. Черт возьми! Полная сеть рыбы, да ка-ко-й! Сербы довольны, жмут руки, просят еще раз закинуть.

– Не-е-е-т, говорю, шалишь! Хватит с вас. Попробуйте сами. – Вот как! А то было еще в России… я ведь не старый и не новый, а средний. Выехал из Советов в 1925 году. Как инженер, метался по всему СССР. Мосты строил. Все лучшие мосты – мои. Например, через Волгу, у Батраков, – мой. Через Обь, у Новосибирска, – мой. Через Днепр, тот, что подвесной, – мой. Да чего там говорить, даже через Куру у Тифлиса мой. Но не в мостах дело. Я всю Россию-матушку вдоль и поперек проехал. Через Аму-Дарью мост – мой, Сыр-Дарью – мой… Однажды на Дальнем Востоке строил мост через Амур, как раз ход кеты был. Не поверите, это было в сентябре или в конце августа, как теперь помню, такой был ход, что мы от «быка до быка» проходили по ней, по кете. Ей Богу, не вру…

Инженер-профессор замолчал на минуту, переводя дыхание и собираясь, очевидно, с воспоминаниями. Снова начал:

– А то однажды в Москве строил семиэтажный дом. Зашел на крышу. Знаете, ведь я не белоручка, а настоящий труженик. Полез посмотреть, как там рабочие управляются. Нагнулся, сорвался и полетел вниз среди лесов… Лечу и хватаюсь руками, за что бы уцепиться. Нет, ничего подходящего. Вдруг перед самой землей страшный треск. Что такое? Оказывается, я зацепился за какой-то гвоздь своими парусиновыми штанами спецовки и повис в двух метрах от земли. Вот материальчик был, настоящий лен, у Чурина в Хабаровске покупал…