Николай Бойков - Дом на волне…

Слышишь, какие сны? Не понять их тебе. А мне с ними — не умереть. То ли сон? То ли Космос? То ли яблоко летит, падает. Катится по траве в уголок маминого сада. Яблочко. Мое.

Миша. У каждого свои сны, капитан. У меня — «Москва-Воркута» поезд. Слышишь, рельсы стучат? Вагоны-перегоны… Мосты и откосы.

Шпринг (сам себе, тихо) . Эх, Миша — потомок белого гарпунера, моего прародителя. Запуталась родословная твоя, куда поведешь африканское племя?

Саша. Ты, Махмуд, Рашид, Ибн, а по-русски Миша — мечтатель! Филантроп! Освободитель рыбаков от политических оков? С кем дальше жить будешь? Время свое потерял. Раньше кем жил? Не знаешь? Плохо.

Миша. А ты — очень плохо. (Показывает на Шпринга.) Он детство твое. Как брат тебе. Он твоя мама помнит. Ты его обнимать надо. (Показывает на капитана .) Я время не потерял. Я время мое — дедушки, бабушки, вождей, охотников, пастухов и предков, как много халата на себя надел и несу их жизни, как мои одежды. Ты смеешься, что помню поезд. И поезд — время. Я его не пропустил. На капитана смотри! Он же наш! «Москва-Владивосток», Саша!? Вместе столько каша ели? А ты сейчас — наш, Саша? Молодой себя — помнишь? Любишь? Не продаешь? Барахолка-комсомолка…

Саша. Пропили, проели. Был ваш, а стал лондонский. Памятью дорожишь? Покупай, не дрожи! Предложение в силе. Берешь?

Миша. Обоих.

Саша. Хорошо с умными людьми говорить — слов не тратить. Шпринг! ( сторожу, тихо). Ты все слышал? Воду не трать на них больше, им и росы теперь хватит, на радостях ( Мише). А с дочерью как — помочь? Военному человечку слово замолвлю?

Миша. Ты столько лет бизнес африканил, а не понял. В Африке главное не жизнь — кровь свою чувствовать. Как птице весну. Как рыбе — поток чистый. Без крови и жизнь не бьет. Эпидемия? Надо на акулу с ножом в океан прыгать? Прыгну. Европейцу — на футболе кричать, а африканцу от страха молчать. Страх — испытание жизни. От страха бывает весело, а бывает — описался. Прости. Убивают — не зубы. Убивает — не нож. Глаза заставляют дрожать и обливаться потом. Девочка моя — моей крови. Захочет жить — перед острием копья улыбаться будет. Льва встретит — льву морду хоть шерсти клок или усов горсть! Бешеный слон на пути ее встанет, она мимо пройдет королевой. Потому что на Африка жизнь, не товар со скидками, не прилавок как твой барахолка. Настоящая жизнь, обратная сторона смерть. Все на твоей груди, совсем близко. Так живу.

Саша. Ну-ну, поэт. Про восемь траулеров и экипажи думай. Тебе народ кормить надо. Это не веником в поезде. Не взыщи. Помнишь, как ты Тёркина шпарил. Переправа, переправа… Переправа, Миша, это слово такое, когда никому нельзя, а тебе, если ты со мной, можно. Переправлю, по старой дружбе. Я твоя переправа.

Миша. Один святой, говорят, смог и море перейти. Только чем расплатился — не знаю. Переправа — это когда по воде глубоко, а по людям — смертно. Нельзя, Саша, по людям идти. Помнишь, как поезда пели: «…Течет река Волга, конца и края нет…».

Уходят. Каждый — со своими словами и мыслями.

Только Шпринг шепчет им вслед свой бред:

Пришла белая акула. Криком кричит первая жена. Смерть обнимает девочку-дочь. Смерть кружит над племенем, выбирая жертву. Все повторяется. Так было уже два столетья назад. Белый моряк спас дочь вождя. Кит убил пятерых матросов. Гарпун убил ярость кита. Смерть ходит кругами. Жизнь крутит спирали. Многие хотели жить, но все умирали. Где они? Скрипит под ногами песок, от жажды. Жаждой наполнен ветер на краю океана. Дыбятся волны и ревут страшно, бросаясь на берег, оседая в песок, исчезая под кромками пены, бессильно и тихо шипя, так и не увидев никакого врага — только песок. Галечный пляж течет, как сухая река, убегая от ветра. Маленький краб убегает от ветра в сторону волн. Всем хочется жить: ветру, крабу и океану… Скрипит под ногами песок. Где эти люди? Ни-ко-го…

ПАЛУБА СУДНА.

Ночь. Видны море и Луна в небе. Над палубой грузовая стрела с растяжками такелажа. На стреле висит, раскачиваясь и поскрипывая, лампа. Она освещает пространство палубы и четыре высокие клетки, сделанные из толстых жердей. Две — пустые — раскрыты настежь. В двух других по одному человеку. Они смотрят друг на друга, сидя на палубе и протянув ноги сквозь жерди. Один монотонно мурлычет какой-то мотив, изредка перебирая слова, будто пробуя их на слух.

Витя (поет):

Второй, то ли прислушивается, то ли разговаривает сам с собой.

Капитан. А теперь мы в Африке, на своем кораблике. Не ходите, дети, в Африку гулять.

Витя (поет) :

Капитан. Сам сочинил?

Витя. Сочиняю.

Капитан. А не сочиняя, что помнишь из той жизни?

Витя. Все помню. Дочь пятилетнюю. Я ей джинсовый костюмчик из рейса привез, одели — загляденье. Я ей одежек накупил тогда, в Гибралтаре, на три года вперед. Платьица, курточки, туфельки всякие.

Капитан. А жене?

Витя. Жену я, как-то, не баловал. Дурак был.

Капитан. Дурак.

Витя. А на доченьку я надышаться не мог. Сколько лет ей теперь?

Капитан. Дочь тебя сегодня только по фотографиям помнит. А жене — сколько?

Витя. Чего сколько? Чего о ней сейчас? Жена — женщина. Не пропадет.

Капитан. Не пропадет. А слез сколько проплачет? Ночей одиноких? Праздников — взаперти от людей, потому что никому на глаза показываться не хочется? Чем это вернешь или оправдаешь? На коленях молить будешь, руки целовать?

Витя. Еще чего? Чего оправдываться? Я же не виноват. Работа такая — в море уходить. Она знала. Мужик должен зарабатывать, чтобы семью кормить и планы счастливые строить. А теперь, после стольких лет, мне — куда возвращаться? Зачем? Деньги получают от меня, и хорошо.

Капитан. Деньги? Так понимаешь? А кроме зарплаты — любовь нужна. Если была в доме любовь — помнят они тебя. Обе. И обе тебя, дурака, ждут.