Елена Блонди - Вот роза... [СИ]

Лора ела жидкое картофельное пюре, а за соседним столом дурковали пацаны, кидались хлебными корками, лезли друг другу в тарелки, а потом Колька Кент сунул ложку из борща в компот Вовке Сиротенко, тот покраснел, всхлипнул и стакан опрокинул. Прибежала на шум повариха, большая, в засаленном халате, с огромным хлебным ножом в толстой руке и стала орать на Кольку, а тот ухмылялся, вытягивая под стол ноги в старых школьных штанах с латаной коленкой. Передразнивал каждое выкрикнутое слово, и повариха, наконец, плюнула и ушла, приказав Сиротенко идти тоже. Тот пошел медленно, краснея оттопыренными ушами от насмешек, что неслись вслед. А потом появился в распахнутых дверях кухни, осклабился, поднимая заварное пирожное с кремом в виде белого лебедя. Скорчил рожу и медленно скусил сахарную голову на тонкой тестяной шейке, запивая красным компотом из нового стакана.

— Ночью сегодня будешь ты бедный, — пообещал Кент, но угроза утонула в общем смехе и подначках.

Лора взяла свой стакан, компот был теплым и слабеньким, водичка с сахаром и ломтиками яблок. Но печенье очень вкусное, посыпанное орешками и сахаром. Украдкой посмотрела на Олежку Рубанова. Тот сидел, так же, как все, вытянув под стол ноги, и так же, как у других, по моде этого лета, рубашка была расстегнута, показывая белую грудь с тонкой цепочкой, на ней — медальончик какой-то. Слушая треп Сашки, глянул на нее своими глазами, синими, под растрепанной светло-рыжей челкой. И Лора, стукнув сердцем, поспешно стала смотреть в окно, за которым раздолбанная дорога, вильнув, уходила к проволочному забору коровника, а вокруг — без краев, нет, не розовые плантации, а скучные поля с пучками зелени, наверное, те самые буряки.

— Меня от этого запаху уже тошнит, девки, — манерно сказала Тоня Величко, девочка маленькая, но уже с фигурой и очень нарядно одетая, в джинсовую курточку, трикотажную черную майку и аккуратные джинсики с отворотами, — теперь до смерти никакого этого масла, и мыла, фу, гадость эта ваша роза.

Лора про себя улыбнулась, но промолчала. И улыбнулась уже по-настоящему, фыркнула, когда Инна, нагибаясь к ее уху, прошептала:

— Во-во, буряки, конечно, лучше. Пусть попросится у Наденьки, вместо розы. На буряки.

Экскурсия оказалась по местному музею, а сам музей — крошечной комнаткой в сельсовете. Лора, дожидаясь, когда первая партия потопчется в комнате и вывалится наружу, гомоня и смеясь, стояла, почти прижатая к застекленным плоским стендам на беленой стене, которые укрывали десяток фотографий — черно-белых и цветных полинялых, скучных, с какими-то на них людьми, пожимающими друг другу руки на фоне тракторов.

Рядом Надежда Петровна, посматривая на часы, озабоченно трогала пальцем обгоревший на солнце нос.

Смотреть в самом музее тоже было почти нечего. Снова фотографии на стенах, и два столика с витринками, в них — флаконы и какие-то пробирки, бумажки с мелкими подписями. Лоре стало скучно. В толстых томах энциклопедии было интереснее, там куча картинок, разных, с плантациями, с чертежами перегонных установок. И хотя написано было сухо и коротко, но Лора умела что-то вообразить за мелкими буковками статьи. А может быть, книжка просто привычнее, для честности пыталась она уговорить себя, разглядывая стеклянные чашечки с горками сушеных лепестков и всякой непонятной пыли. Позади кто-то стоял, почти прижимаясь, она досадливо отвела локти, тыкнуть, если навалится, чтоб не снести витрину. И быстро поворачивая голову, оглохла от стука сердца. Там Олежка стоял. Вплотную к ней, так что она лопатками чувствовала, как дышит. Лора опустила вдруг тяжелую голову, показалось, сейчас подломятся коленки, роняя ее на стекло. Ничего не слыша, поняла, он сейчас скажет. Что-то. Заговорит. С ней. Не про уроки.

— Что застряли? — голос классной заставил ее дернуться, — все посмотрели? На выход!

За спиной опустело. Лора деревянно повернулась и пошла следом за пацанами, которые, шепотом предупредив друг друга «кто последний, тот козел», пытались пролезть в двери сразу толпой, сдавленно рыча и смеясь. А за их растрепанными головами мелькнула рыжая макушка Олега.

— Час на вечерние дела, — с облегчением посмотрела на запястье Наденька, — и спать, отбой. Что значит, рано? У вас в шесть подъем! Не глаза продрать и валяться, Осипова, а подъ-ем, знаешь такое слово?

Пацаны, подгоняемые трудовичкой Галиной Максимовной, орущей толпой повлеклись вдоль центральной улицы, да она и была тут одна, совсем крошечная ведь деревня, даже чужих тут нет, думала Лора, топыря руку кольцом, чтоб Инне было удобнее на ней висеть, один наш класс. И школы нет, только детский садик на две группы. В нем пацанов и поселили, в новом корпусе, ну и то не корпус, а просто в детсадовской ограде однокомнатный отдельный домик. И почему она не надела свой новый синий костюм, вот же дура и дура. Решила почему-то, вечером после экскурсии им разрешат просто погулять. А Наденька гонит, как цыплят. Тоже мне, трактористка Паша Ангелина, устала, ой кошмар, уж так устала, поленилась переодеться, пошла в старых вельветовых штанах и батнике.

— Вон клуб, — сказала Инна, замахала рукой в густых уже сумерках, пронизанных гудением комаров, — вон, сбоку. Надежда Петровна, а там пианино есть?

— Что Шепелева, соскучилась по своим тра-ля-ля? — классную почти не было видно, белела рубашка и светлела серая широкая юбка. Рука поднималась, отмахивая комаров сорванной веткой.

Инна пожала плечами, задирая Лорин локоть. Засмеялась смущенно.

— Никак не привыкну, что уже не надо гаммы там. Везде, куда попадаю с мамой — а где тут пианино у вас?

— Завтра общая политинформация, — милостиво сообщила классная, — как раз в клубе, все и увидите.

В спальне, когда все по очереди находились в туалетную будочку за домом, и к фыркающему крану, неся перед собой зубную щетку с колбаской пасты и полотенце на локте, и теперь укладывались, делая каждая из своей постели воображаемый домик, личное место, Настя сказала, сидя с поджатой ногой и расчесывая густые рыжеватые волосы:

— Теперь будут придумывать каждый вечер херню. То лекции, то политинформашки. Лишь бы мы не побежали подолами махать.

Лора, развешивая на спинке кровати полотенце, удивилась. Ей и в голову это не пришло. Что специально. Чтоб все время занять. Получается, не будет им никаких танцев. Если в среду, а потом в субботу, то два раза, а потом они уезжают. Вот черт.

Классная встала в дверях, оглядела сонных зевающих девочек. Сказала с подчеркнутой усталостью в голосе:

— Осипова! Несчастье ты. Немедленно сними эти свои. Папильошки.

— Надежда Петровна, — заканючила длинная Оля, закрывая руками мелкие бигуди по всей башке, — ну, Надежда Петро-овна… я высплюсь, честно-честно.