Елена Блонди - Сказки Леты, сборник рассказов [СИ]

Фляжка упала и откатилась к черной решетке на асфальте. Она ей снилась, эта решетка, тогда, после двоих мужчин, что держали девушку с короткими кудряшками. И во сне черная кровь, собираясь ручейком, медленно утекала в живот старого города.

Ее Ардо схватил женщину за локти и развернул к себе спиной, задирая плащ. Упала к беленьким лодочкам узкая юбка, разорванная по застежке.

Когда ее голова стукалась о столб, Милице казалось, что вслед за каждым ударом приходит медленный, с опозданием, звон. Будто железо стонет. Он двигался, мерно, как машина. И останавливался, чтобы снова ударить. Милица закрывала глаза и мельком думала, что надо в туалет, быстро, а то ее вытошнит на подоконник. Но открывая, видела, внизу что-то меняется, женщина уже не спиной, а на коленях, с поднятым вверх лицом и помада размазана по скуле, а может, это уже кровь.

И Милица не уходила.

Время шло само по себе, забыв о Милице. И кажется, про утро оно тоже забыло, потому что происходящее длилось и длилось, целую вечность, а небо все черное и фонарь светит и светит.

А потом все кончилось. Снова открыв глаза, Милица держала на сетчатке его лицо, похожее на морду воющего волка, только не к луне обращен был его вой, к фонарю. И, глядя сквозь мутные слезы напряжения на то, как стоит он, руки в карманы, и смотрит на лежащую в круге света, изломанную им так, что кажется, человеческого в очертаниях женской фигуры не осталось, Милица подумала, — теперь эта морда навсегда перед глазами и все остальное через нее.

Ее Ардо постоял, покачиваясь на носках ботинок, и блик бегал по ним туда-сюда, как суетливое насекомое. Закурил, щурясь и выпуская дым в желтый свет. Три минуты (время-то спохватилось и снова пришло, взяв Милицу за руку), три минуты курил и рассматривал неподвижно лежащую под фонарем фигуру. А после отбросил окурок и подошел, сел на корточки, наклонился. В круге объектива слабая рука падала и падала с мужского плеча. А он бережно устраивал ее снова. Приподнял обвисшее тело, и стал целовать опухшее лицо в темных пятнах помады и крови. И Милица увидела, как шевельнулась рука на его плече, обняла шею, сминая воротник. Мужчина укачивал женщину, гладил по голове осторожно, как звериного детеныша гладят пальцем по меху. Помог встать. Пошли к выходу, и он, чтоб не спотыкалась, поддерживал поверх короткого плащика. Мгновение нарисованные светом фигуры были схвачены рамкой проема и скрылись в темноте.

У черной решетки осталась лежать разорванная светлая юбка.

Лорка пришла на третий день. Милица из своей комнаты сначала услышала ее голос внизу, и как отвечает хозяйка, а потом — скрип старых ступеней. Подумала тускло, что неприбрано и воняет старыми окурками, повернулась спиной и закрыла глаза. Дверь на стук открывать не хотела, но по голосу Лорки, требовательному и громкому, поняла, та сейчас пойдет за Геленой, и это было, как зубная боль. Встала. Покачиваясь, подошла, шевельнула задвижку и снова легла, пока Лорка входила, оглядываясь.

— У тебя миленько, — сказала та в лежащую спину и зашуршала пакетами, зацокала каблуками, треснули, раздвигаясь, шторы и загремели оконные шпингалеты.

— Ого, какой приборчик! Звезды считаешь? Вставай, я кофе сделаю, где у твоего крокодила кухня?

— Не надо кофе, — голос был глухой, за три дня забыла, как пользоваться.

— Тогда молоко пей, я принесла. И печенье.

— Я, больная, что ли?

— Жива и ладно. Ну, поздоровайся со мной!

— Иди к черту!

— Хорошо, выживешь.

Заскрипела кровать, подаваясь, лежать стало неудобно. Милица повернулась и ткнулась лицом в протянутую чашку. Сладко пахло ванилью и еще — лаком для ногтей от лоркиных рук. Пока она обреченно глотала, Лорка совала ей в рот печенье и говорила, мало и больно. Но это было, как теплые носки после горячей горчицы.

— Конечно, больная. Я знала, что не придешь, день-два, а тут уже три, я стала волноваться.

— Ты? Ой, извини.

— Ладно, проехали. Зря ты так, сильно. Не помирать же каждый раз. Тем более, из-за него.

Она сделала губами презрительно:

— П-фф… — и добавила, — да не красней, все видели. Ты ж летала просто.

Милица отодвинула чашку и сунулась лицом в угол подушки. Спросила оттуда:

— А что, она уже там?

— Приехала. Но приболела наша Аннушка, будет через пару недель. Так что, не глупи, пойдем проветришься, хочешь?

— Нет. Спасибо тебе.

— Ну, я пойду, меня там мальчичек ждет, о-о-о ты бы видела, красавчик. А ты подмети и окурки выбрось, воняют! Постой, я сама.

Милица села на постели и смотрела, как на близкие крыши веером разлетаются окурки и пепел.

Лорка от дверей подмигнула ей, сложила губы в поцелуй. И застучала-заскрипела по лестнице вниз, к весне и голубому небу, которое для всех.

На следующий день в коридорах и аудиториях университета Милица начала еще одну жизнь, вдруг понимая, а ничего не изменилось вокруг. И даже люди не кусали взглядами, как ей думалось, когда застыла на входе, глядя на огромные деревянные двери, будто в первый раз.

Она не пошла на лекцию Эдуарда Моста. И на следующий день не пошла. Изредка видела, как идет он по коридору своей легкой походкой и раскланивается с коллегами, слушает студентов и смеется.

А через две недели, когда собирались домой, и Лорка сидела на подоконнике, красила губы, протягивая их поцелуйно к карманному зеркальцу, к ним подошла невысокая женщина с приятным лицом, держа на руке плащ.

— Анна Георгиевна! — шумно обрадовалась Лорка, незаметно пихнув локтем Милицу, — как ваше здоровье? Мы соскучились, правда!

— Не верю, Лариса, но все равно приятно.

Милица изо всех сил следила за своим лицом. Так все близко, не денешься никуда, вот дура, Лариску ждала, надо было сразу уйти.

Анна Мост переступила дорогими туфельками-лодочками, натягивая коленями узкую юбку из темной шерсти.

— Ларисочка, вот пакет, я там брала у девочек кое-что по приезду. Для любительской постановки. Возвращаю в целости.

— Хорошо, я отдам.

— Встретимся на лекции, — и она пошла, к дальнему свету окна в конце коридора, расправив плечи, четко ступая изящными каблуками. На ходу поправила коротко стриженые пепельные волосы, кинула на плечи короткий плащик с разлетающимися полами. Милица смотрела ей вслед.

— Ну, пойдем? Увидела? Как тебе она?

— Дай мне пакет.

— Что?

Милица дернула к себе пакет, отданный Лорке профессорской женой.

— Мне посмотреть. Дай!

— Да там мелочевка всякая, она ведь тетка уже, а ей понадобились всякие девчачьи штучки, вот и попросила.

В пакете перекатывались тюбики дешевой губной помады, сверкали яркими квадратиками синие и зеленые тени с блестками. И заботливо завернутый, лежал в прозрачном целлофане парик в длинных золотых локонах.