Елена Блонди - Прогулка [СИ]

За два года Кира методично и неспешно обгуляла многие закоулки и окраины приморского города. Не уставая удивляться тому, что иногда, будто высвечиваясь и выступая из тени, вдруг являются ей совершенно новые места. Город походил на шкатулку со множеством отделений, внутри которых были еще всякие тайные кармашки и ниши. Можно раз за разом ходить по выученной наизусть улице, но вдруг в нужный момент сделать несколько шагов в сторону от привычного маршрута и оказаться в тайном переулке, тихом и сонном, полном цветущей сирени и плавных кошек на каменных заборах. Некоторые из таких мест оказывались уютны и очень хороши, сами встраивались в мироздание Киры и становились целями следующих прогулок. Другие пугали, будто она случайно зашла на чужую территорию и за ней — чужачкой — следят, выжидая, когда шагнет в глубину, полностью отрываясь от своего мира. Откуда можно ее забрать. Так было, к примеру, на одном участке каменистой дороге за задними стенками лодочных гаражей. Полная тишина, глухие запертые окошки вторых этажей, сложенных из дикого камня. И вдруг одно приоткрытое, впереди, молчит, поджидая, когда Кира подойдет ближе.

В такие места, прислушиваясь к ощущениям, она старалась дважды не заходить. Там, у глухих стен гаражей, вдруг упало на нее воспоминание, о том, как однажды потерялась двенадцатилетняя Светка, ушла гулять с подружками и не вернулась домой к девяти. Кира с мамой оббегали весь район, и был там странный домище, недостроенная какая-то техническая станция. С забитыми досками окнами и железной лесенкой к большой двери. Кира кричала, сначала с раздражением, потом уже с сильным испугом, обходя молчаливый серый куб, и уже уйдя от него, вдруг встала столбом, вспоминая — на одном из окон оторваны доски и нутро чернеет угрожающей линией. Ей мгновенно стало плохо от упавшей в голову нарисованной картинки, в ней — чернота, свет из окна, и оттуда же ее, кирин, тоскующий сердитый голос, выкликающий имя дочери. Которая сидит у стены, не отвечая, потому что те, кто забрал ее в дом, не позволяют ответить.

Это было мгновение чистого ужаса, во время которого Кира поняла — она не вернется туда, не полезет в дом проверять. Потому что не сможет смириться, если вдруг что. А в следующее она уже повернулась, чуть ли не руками приподнимая ватные ноги, одну за другой. Чтоб пойти. И услышала мамин сердитый вскрик. Девчонки шли тесной кучкой, прячась друг за друга, одна несла в руках мокрую разорванную курточку. Оказалось, была неприятность, за ними погнались пацаны, взрослые. И убегая, Наталья свалилась в канаву, изгваздалась вся, сначала прятались, боясь снова нарваться на преследователей, а после она, рыдая, пыталась куртку просушить, потому что дома попадет. Вышли, виновато опуская головы, на крики Киры и ее мамы.

С тех пор заколоченный недострой пугал Киру. Будто ухмылялся, наблюдая за тем, как она проходит мимо. Будто он знал о том, как струсила, и не хотела идти. А еще ей постоянно казалось, что внутри так и осталась маленькая глупая Светка, которая давно уже замужем, в столице, со своим очаровательным голубоглазым Димочкой. Но Светке о своих страхах Кира не говорила. Боялась услышать в ответ от уже взрослой дочери какой-нибудь секрет, который та возможно, да почти наверняка, скрывает с тех самых пор. Такие секреты, милосердно тайные от испуганных матерей, есть наверно, у всех подростков, смиренно понимала Кира. И злилась на то, что снова получается, прячет голову в песок, не давая дочери повода рассказать о прошлом.

«А может, ты все это выдумала, Кира. Может. Но если выдумала, так и спроси у своей котильды, вместе и посмеетесь. Но ведь не спросишь. Боишься»

Держа в голове задание Пешего (одиночество и заброшенность, да) Кира подумала было перебрать в голове такие опасные по ощущениям места и отправиться в одно из них. Но, устраивая в сумочке новый фотоаппарат, не стала. Все так странно складывается, странно и как надо. Пеший явился именно тогда, когда Кира побила горшки с издательством «Линнис», зеркалка явилась, когда нужда в ней сделалась ощутимой и серьезной. Так зачем мешать мирозданию совершать что-то, помогая Кире пойти по новой дороге. Когда нужны будут перемены в способах принятия решений, я это почувствую, решила она.

И почти не думая о маршруте, села в нужный автобусик, включила плеер, сдвинула занавеску, чтобы удобнее смотреть в окно.

Автобус увез ее к основанию Павловского мыса. Там, за жилыми многоэтажками, у начала просторного пустыря, расчерченного проволоками заброшенных огородов, торчал маленький красивый маяк, ну да, такой город, даже не покидая городских границ, можно отправиться к трем маякам в разных точках побережья. Все три были Кирой любимы, и каждый она ездила проведать, соскучившись. А вольные прогулки прекрасны еще и тем, что кроме маяков Кира получала окрестности, и добравшись, могла выбрать дальше. У Павловского маяка можно было спуститься вниз, под каменные обрывы из теплого желтого песчаника, и там прятался свой отдельный, наполовину тайный (сама Кира несколько лет не подозревала об узких пляжиках и лежащих в воде огромных каменных плитах) мир прозрачной мелкой воды и цветных водорослей. А можно наоборот, взойти на верхнюю над остановкой дорогу, идущую вдоль дикой степи, где травы расступаются, показывая плоские выходы известняка, а дальше лежит поле золотого ковыля, осенью прячущего в себе аккуратные шляпки ядовитых грибов. Оттуда виден пролив, во всю его ширину, с кораблями и плавкранами.

Третий путь лежал между этими двумя.

Кира шла, почти не останавливаясь, чтоб не застрять, уйдя в жизнь густой майской травы, полной бабочек и всякой насекомой мелочи. Только сняла пару раз пролив, прикрывая камеру ладонью от свежих порывов ветра. Вот не было забот, теперь следить, чтоб внутрь не надуло пыли, которая сядет на матрицу. Но Светкиной зеркалкой она уже снимала, и знала, качество снимков все эти хлопоты перевешивает.

Дорога белела, рассказывая, что укатана она по тому самому камню, получается, не грунтовка, а каменка. Хотя, вспомнила Кира, это ведь птица — каменка. Нужно посмотреть, есть ли свое название для дорог, выбитых в камне и незамощенных.

И впереди белела ярче дороги крошечная пирамидка обелиска на склоне холма. Там начиналась Крепость. У нее, конечно, была своя биография, экскурсоводы рассказывали ее туристам, то покороче, то развернуто — в зависимости от цены и времени экскурсии. Но кроме официально утвержденного текста, кроме досужих рассказов и местных баек, даже кроме связанных с лабиринтами и переходами легенд (старики говорят, что… а еще там видели недавно… и тд, и тп), было еще то, на что все больше настраивалась Кира, снимая с себя слой за слоем шелуху опосредованного, сказанного или привычно запомненного, услышанного от кого-то: голос самого места, в том виде, в котором его приняли к работе ('здесь будет город заложен'), обустроили и оставили жить дальше, особым образом организовав пространство. И оно, просыпаясь и оглядывая себя, вдруг стало существовать само, как некая мыслящая структура. Своим, особенным образом мыслящая.