Елена Блонди - Прогулка [СИ]

Кира прислушалась ко всему. Но ничего, вроде бы, не изменилось. Кричали высокие чайки, плескала под сваями вода, Хати колотила хвостом по доскам.

— Благодарю тебя, легконогая Кира, — девушка склонилась в церемонном реверансе.

— Ты не пойдешь к нему? Он там совсем один.

— Мне нельзя. Я в другом месте, ты видела. Но теперь все хорошо. И он не один. Уже нет.

Они помолчали. Кира чутко слушала, с радостью понимая, она неправа. Изменилось. Еле заметно, плавно нарастая, менялось и продолжает меняться. Он там внутри, у него чай, сигареты. И виноград, такой красивый. Пролив. Лодка. Скоро вернется Хати, ляжет у ног. А дочь, которую он любит так сильно, что не сумел уберечь, помахала рукой, впервые с того ужасного дня. Может быть, изменения станут такими сильными, что они смогут и разговаривать тоже. Скажут друг другу то, чего не смогли втолковать, когда были живы. Оба. Вот почему он сказал — был Степан.

— Мне пора, — она вдруг срочно захотела позвонить Светке, а еще больше — маме, выслушать ее демонстративное молчание и тихую язвительность, на которую мама всегда была мастером, и в ответ, перебив, сказать, как любит.

— И коты, — подсказала Катя, улыбаясь, — они же голодные.

— Да. Спасибо тебе, Катя.

Девушка осталась на пирсе, а Хати пошла следом за Кирой, возвращаясь к хозяину.

— Кира, — окликнула та, — ни с кем сегодня не говори. По дороге. Пока не зайдешь домой.

— Почему?

Катя засмеялась:

— Увидишь сама.

В маленьком автобусе дуло по ногам, и еще из опрометчиво кем-то сдвинутой форточки. Кира, потерпев, сменила место, пока не набились на остановках люди, вернула тяжелое стекло обратно и скрестила ноги в сыроватых штанинах, сберегая тепло. Рассеянно глядя на обочину, полную травы, листьев на весенних ветках, беленых заборов и цветных ворот, думала. То перебирала мелочи новой встречи, то размышляла над советом собеседницы. А с кем говорить-то. Она уже полна и больше никаких разговоров, особенно с посторонними, вести не хочется. Вот только нужно купить хлеба. И молока. Считать ли беседой обычные фразы у магазинного прилавка?

На остановке готовились войти люди. Женщина с ярким пакетом в руках, двое мужчин в темных куртках. И совсем молодая девушка, полная, с белым лицом, усыпанным веснушками. От гладкой прически — волосы были забраны в тощий хвостик по воротнику плаща — лицо казалось совсем круглым, нездорово одутловатым.

Кира, спохватившись, убрала с пустого сиденья рядом с собой рюкзак, как раз, когда девушка проходила мимо уже занятых мест. Та помедлила, шагнула дальше и встала, покачиваясь в такт движению. Сиденье осталось пустым. У Киры заболела шея — так захотелось повернуть голову, посмотреть, почему же та не села, рядом. Но она не решилась, снова глядя в запотевшее, с брызгами недавнего дождя стекло. Но все же — почему?

Ехала, мучаясь тем, что лицо в веснушках кажется ей знакомым. Квелое, всплыло в мозгу слово. Нет, это не относилось ко внешности, но почему-то было принадлежно незнакомке.

Автобус уже подъезжал к автовокзалу, крутился медленно, тыкаясь в просвет между прочими, уже стоящими рядом с курганом. И встал, поднимая людей с мест. Они мерно толкались, двигаясь короткими шажками к водителю, совали через спинку сиденья приготовленную заранее мелочь. Кира посидела, дожидаясь, когда пройдут все. Надела рюкзак и тоже пошла, такими же короткими шажками, глядя то в окно, где стояла кучка людей в ожидании пригородного рейса, то на спину перед собой, с ерзающим по серой плащевке темно-рыжим блестящим хвостиком.

Лицо умершей бабки она увидела одновременно с тем, как вспомнила. Остановилась резко, вытягивая вперед руку и отдергивая ее, чтоб не дотронуться до спины в плаще. Снова глянула в окно. Она стояла там, вернее, не совсем она, а большая рыхлая женщина, на голову которой, как неподвижная маска, было надето лицо бабушки, покойной вот уже сколько, пятнадцать? Двадцать лет? Кира не помнила точной даты, а большие события мерила по себе: бабка умерла, когда Светке было пять, значит, в Кирины двадцать четыре, значит, двадцать два года тому. А девушка впереди, это же Анжела Квелова, временная одноклассница, она пришла в их школу в девятом, проучилась год, после с родителями переехали. А после знакомый рассказал, Анжелка, ну, помнишь, толстая такая, конопатая, молчала все время, вышла замуж, сразу вот после школы, а через полгода повесилась. Да черт ее знает, с досадой ответил тогда бывший одноклассник на недоумение Киры, и никто не знает. Все вроде было нормально.

Шофер повернулся, глядя, как она мешкает в проходе, уже одна. Кира протянула ему монетки и, не дожидаясь трех рублей сдачи, выскочила, старательно отворачиваясь от неподвижного, такого при жизни ненавистного лица старухи. Та Киру крепко не любила. Получая в ответ такую же нелюбовь.

«Хорошо, что мне не в толпу».

Кира свернула к дальнему проулку, откуда начинался ее квартал, сперва оглядев редких прохожих. Девушки из прошлого, покойной Анжелы не было видно и она, переведя дыхание, быстро пошла, к магазину, стараясь не всматриваться в лица встречных. Как хорошо, что я не вижу детей, проплыла мысль, сама по себе, а только потом, когда Кира уже вышла, прижимая к куртке батон, купленный в полном молчании, просто взяла с полки, протянула бумажку, взяла монеты, ссыпая в карман, только после этого подумалась ясно и жутковато: не только бабка, и не только застывшая во времени Анжела, которой с виду до сих пор восемнадцать или чуть больше. Все они сегодня. Как прекрасная Катя, пришедшая оттуда, где «все правильно и никто не обижает», и как отец ее бывший Степан Василич.

Ты уже попадала в такие дни, Кира, помнишь, подсказывала ей память, редко, но они были, а ты невнимательно удивлялась, надо же, сколько в один день встретилось похожих на тех, кого уже нет. Ты просто видела своих, Кира, а другие — их могут узнать другие, если сумеют попасть туда, куда теперь попадаешь ты.

— Извините. Вы уронили!

Она шарахнулась на углу своего дома, не оборачиваясь на голос, с тоской слыша, какой он — пацанский совсем, хотя одновременно густой, низкий. Недавно сломался, не иначе.

Пошла быстрее, не желая видеть, а тем более говорить, с молодым, совсем не пожившим, а еще — просто страшно.

— Девушка, — позвал уже просто так, отдаляясь за спиной.

Кира влетела в подъезд, потом, после небольшой заминки, в квартиру. Диковато покосившись на коробку стационарного телефона, выдернула шнур из розетки. Вывернула из кармана мобильник и отключила его напрочь. Не дай Бог позвонит Светка. Или мама. Черт знает, как оно все работает, в этот покойницкий день. Хватит с нее двоих.

Уже замедляясь, разделась, сунула ноги в тапочки и побрела в комнату, свалилась на диван. Погладила довольного Клавдия. Тот муркнул басом и забодал Кирину руку, жмурясь от счастья.