Елена Блонди - Прогулка [СИ]

А она сидела, совсем рядом, и Петро видел ее профиль, такой знакомый, сколько раз смотрел, когда сидели так же, на лавочке у беленого забора. Только тогда, им же было по семнадцать всего, одетая была. Платье цветное, на тонкой шее шарфик-косыночка. Чего ж я дурак, уехал-то…

Полина медленно повернула лицо, с темными, очень блестящими глазами. И он, задрожав, стал гнать мысли, все, потому что они были плохие, гадкие, и первая, что не зря поехал-то, куда с ней, такой вот курвой, еблась бы и при нем, как при Кольке, со всеми дружками. И другая, ползучая. Ну, если тогда не вышло, строила с себя недотрогу, сейчас вот, раз Колька угощает…

На смуглом лице блеснули зубы, руки опускались с плеч, открывая тяжелую грудь. И он увидел свою руку, которая, сперва на колене лежала, сминая штанину, а потом вдруг поднялась, повисла в прокуренном воздухе, и двинулась…

Тут уже думать и нечего стало.

Кира дернулась, вжимая свои ладони в колючий камень, провезла, чтоб побольнее. Сил не было дальше смотреть на мир и думать из головы того Петра, которым когда-то, оказывается, был милый дедушка, заботливо лечащий ушибленную собачью лапу.

Она встала, отряхивая саднящие ладони. И уже медленно продолжила спускаться, горько раздумывая о том, что снова оказалась одна, со своими метаниями и переживаниями, да еще натянула на них чужие, как жаркое пуховое одеяло в тяжелую зноем летнюю ночь.

Мало тебе своего, упрекнула сама себя. Но одновременно злорадно припомнила, как билось стекло, рассыпая сверкающие осколки. А вдруг она разорвала чужое прошлое, освободив измученную Полину, пусть одновременно освобожденным оказался и пакостный слабак Петро. Но тут была одна вещь, которую требовалось обдумать. Она сама была Полиной и помнила, той на самом деле нравилось. С надрывом, со страхом, но нравилось и больше всего пугал ее риск остаться без этих хмельных посиделок, что кончались всегда одинаково, всегда — с ней, королевой продавленного дивана и вонючих окурков на замусоренном столе. Так может, она испорчена с самого начала и не нуждалась ни в какой помощи, ни в каком сочувствии?

Нет, мрачно сказала себе Кира, не нам судить, а еще, я ведь согласилась с тем, что покой получил и Петро, а уж он его точно не заслужил. В любом случае Полина заслужила его в большей степени.

Не тебе судить, снова напомнил полуденный, уже полный свежей летней жары воздух, иди, и не спотыкайся больше, королева Кира.

От того, что перед именем встал титул, и такой же только что был связан с именем Полины, Киру передернуло, но все равно не могла она искренне возмутиться, отгораживаясь. Хотя еще не понимала, почему. И боялась обдумать. Ощущение, как перед экзаменом, когда идти надо, а все не выучено. Или вот, в кабинет к врачу.

Я не знаю, что произошло (произойдет) с девочкой Кирой, которая тоже королева Кира. И не хочу узнавать. Но придется. Тяжело готовиться к визиту в прошлое, побывав в заброшенном доме королевы Полины.

Впереди поперек выхода из переулка аккуратно проезжали машины, мелькали игрушечным красным, черным и белым, исчезали, оставляя звуки. А позади кто-то взволнованно задышал, тоже производя звуки, но живые.

За Кирой шла давешняя собака. Серая, с длинной мордой, на которой черный, как у ежа, подвижный нос и карие глаза с просительным выражением. Ковыляла, мотая согнутой задней лапой.

Кира вытащила из кармана горсть сушки, присела, высыпая горкой у розетки подорожника.

— Ты давай лечись. Лечит он тебя и хорошо. Пусть хоть так.

Погладила напряженную от страха башку и встала, отворачиваясь под клацанье зубов и шумное поскуливающее дыхание — не мешать псу есть.

Илья собирался уходить, и Кира, вернувшись усталая и взвинченная, разозлилась на его деловитую суету. Он исчезал в ванной и оттуда выскакивал, уже блестя умытым лицом, потом уходил в комнату и возвращался в прихожую в чистой тишотке, благоухая одеколоном. Пока она разувалась, припал к зеркалу, с досадой рассматривая красное пятнышко прыщика на выставленном подбородке. И тут же, прижимая к уху мобильник, рявкнул в него:

— Да я уже у магазина! Подождешь, ничего.

Она прошла в комнату, вытягивая ногу, села на диван среди разбросанных носков и шортов. Илья заглянул, сложил губы, чмокая воздух:

— Я ушел. У нас футбол, прикинь, а я забыл, как дурак. Тренер злой, как собака.

— А ты уже у магазина, угу.

— Та то Ваське. Пусть ждет. Кира, я там поднасрал, в ванной, ты убери, да?

— Разумеется.

Он потопал в прихожей, вернулся, снова маяча в дверях.

— Ты чего такая? Я может, потом на работу сразу. Не понял, ты чего киваешь?

— Ну, киваю. Одеколон, оно конечно. Для тренировки в самый раз.

— Чего? А. Ну да. Я всегда духарюсь, мне его мама задарила, классный. Кончается уже.

Он вошел и сел у колен Киры, глядя снизу веселым, совершенно в таком ракурсе детским лицом. Взялся большими лапами за ее коленки.

— Хотел, чтоб сюрприз, но ты такая сидишь, я прям боюсь. Я там крючков навешал. Как ты просила, для полотенца. Сверлил. Ну натряс пыли немножко. Я б убрал, но тренировка.

Кира улыбнулась, касаясь ладонью его носа и губ. Засмеялась, отдергивая руку, которую он прикусил зубами.

— Ты знаешь, что ты сильно похож на Клавдия? И кусаешься так же.

— Это от любви.

— Он тоже от любви.

— Но-но-но, — грозно сказал Илья, воздвигаясь над ней сидящей, как дуб над травинкой, — я ему шею-то намылю, если к моей бабе полезет.

— Он тут первый был мужик. Так что терпи. Тем более, у вас нечем меряться, яйца коту ликвидировали давно.

— Бедняга. Но все равно, ты ему передай, если нассыт под двери, я нассу в его горшок! Тоже мне, соперник.

— А убирать за вами снова мне, — вздохнула Кира, — иди уже, футболист. Вратарь в одеколоне.

Ворчала для порядка, а сама тихо порадовалась, что вечер будет одна. Казалось ей, или воспоминания придут наконец, или она сумеет приказать им явиться. Второе рискованнее, она может струсить. Но после беседы с собачьим дедушкой риск сильно уменьшился, потому что быть в одной лодке с такими типами Кире не улыбалось, уж лучше ухнуть с головой, и будь, что будет. Главное, чтоб получилось.

Она переоделась, быстро перекусила и легла, сунув карту в компьютер, чтоб перенести туда фотографии. Уставилась в потолок, готовясь то ли прошептать, то ли выкрикнуть, а может, просто сосредоточиться. И с досадой на неумолимую усталость, опускающую тяжелые веки, почти сразу заснула, сложив на груди руки и вытянув ноги — одна на подоткнутой маленькой подушке.

Просыпаясь, все еще досадовала, на этот раз тому, что сон утекает, забирая с собой все, что приснилось, ну вот же какая тетеря, а вдруг снился он, а не помню…

Открыла глаза, глядя на полоски побелки от грубой кисти. И улыбнулась, вытягиваясь до судорог в ступнях. Зачем ей сон, если вчера был такой чудесный день! С ним. С Мичи.