Елена Блонди - Шанелька и Крис [СИ]

— А я не буду спать. Криси, давай уже пойдемте? Если вы не пойдете обратно.

Азанчеев обратил к Крис вопросительный взгляд.

— Обратно только все вместе, — упрямо сказала та, — или ждем тут!

— Чего ждем? — Шанелька топталась, поправляя под курткой кота, — ты чего?

— Конца ждем!

— Кристина, спектакль еще минут сорок, — вмешался их спутник, — если решитесь сейчас, я довезу вас домой, всех троих. Позже уже только к автобусу, увы.

— О! Спасибо, Валера Акс… ой, Валерий Аксенович, Криси, поехали, а? Там принц. Там нетбук мой, а еще платье надо скорее стирать и мелкий, его тоже постирать бы. Аккуратно.

Крис бросила на высокие двери последний взгляд, такой, будто хотела им эти самые двери отворить. И отвернулась.

— Ладно. Поехали с комфортом, спасибо, Валера.

Глубокой ночью подруги сидели на диване, а между ними валялся отмытый и высушенный тощий котенок. Спал безмятежно, раскинув лапы и задрав мордочку. Из кухни слышался возмущенный стрекот принца Мориеси. В ванной висело выстиранное белое платье Шанельки.

— Глаза у него такие роскошные, синие. И вообще, красавчик. Кажется, у кошек такой окрас называется «лиловый пойнт», — Крис повернула к Шанельке лаптоп, показывая найденные картинки, — видишь, лапки жемчужно-серые, и мордочка тоже. А сам беленький. Красотун. Какой же подлец такого котея выбросил.

— Если б обычного, то все равно подлец, — кивнула Шанелька, — ты давай спи. Я еще немножко, посижу тут. Что у нас завтра? Вернее, сегодня уже.

Крис вздохнула. Стройный план выгуливания подруги по столичным культур-мультурам пока что не слишком удавался. Плюс еще кое-что, о чем она Шанельке говорить не собиралась.

— Если ты снова проторчишь за своим нетбуком почти до утра, от моего плана остается только вечернее посещение консерватории.

— Я утром встану, — возразила Шанелька, зевнула, прихлопывая рот ладонью.

— Пиши уже, — Крис бережно взяла котенка и уложила его в приготовленную картонную коробку, устланную старой кофтой, — хорошо, у меня полный набор для крысячьей жизни, и опилки имеются. Главное, чтоб твой новый питомец врубился, чо почем. Я ложусь.

Укладываясь на диване и подтыкая подушку, она позвала, приподнимая тяжелую голову:

— Нелечкин, а ты дома тоже так пишешь? Ночью.

— Угу, — свет маленького монитора падал на склоненное лицо, обрамленное светлыми прядями. Шанелька устроилась в большом кресле, уютно подобрав ноги и накрыв их широким подолом футболки.

— Днем некогда?

— Не в том дело, — она пожала плечами, отрываясь от перечитывания, — понимаешь, для всех вокруг это такое баловство, несерьезно все. Тем более — сказки. Если бы я философью какую разводила, с умным видом писала всякие замудреные сложности, то… Да и то, все ухмылялись бы, вот, блондинка пописывает фигню-с. А ночью меня никто не видит.

— Угу. И утром эдак волшебно, хоба, новая сказка. Живая, настоящая. Это неправильно, Нель-Шанель. Ты работаешь, это же труд и время. Не приучай всех, что для тебя это семечки и мимоходом. Пусть знают, что ты вкладываешь силы.

— Легко сказать.

— А что, твои говорили что-то? Смеялись?

— Н-нет. Но я же вижу, как смотрят. Тимке оно не надо, наверное. У него звездные войны и всякие гаджеты. А мама. Маме, я вижу, за меня сильно неловко.

— То есть, ты решила себе наработать базу, тихо-тихо, ночами, а потом всех этой базой придавить.

— Как бы да. Доказать, в общем.

Крис приподнялась и села, блестя глазами и поправляя влажные после мытья волосы.

— Знаешь ли ты, о перфекционистка, что начинания могут кончиться крахом? Такое бывает. У тебя, конечно, не будет, но — бывает! Так вот. Это не повод ничего не начинать! А то привыкли, получать готовенькое вкусненькое.

— Ну чего ты воюешь. Спи уже.

Крис опять свалилась на подушку.

— Сплю. Но ты имей в виду. Если ты решила жить интереснее, чем средне-стати… стасти, тьфу, сплю, да. То ты имеешь право. Невзирая на.

— Результат, — подсказала Шанелька и застучала по клавишам, — да-да-да, йес, яа-яа, натюрлих! Гуд найт, май диар э-э-э ладно, бэйби.

И добавила шепотом, прислушиваясь к сонному дыханию подруги:

— А у меня тут Раскозяй, не бросать же его из-за лилового пойнтика.

«Утром Оля не пришла гулять с Альмой. И Раскозяй ужасно заволновался, выглядывая из густого куста. Альма солидно ходила на поводке, с каким-то медленным дядькой (дядьки, это такие пацаны, понимал Раскозяй, только жили дольше и потому немного уже поломались), а тот кряхтел и с поводка ее не отпускал.

Но позже, когда солнце висело над самой головой, Оля пришла и Раскозяй сказал себе тихонько:

— Ах!

И крепко прижал к груди новую самую волшебную палочку.

Нужно дождаться, когда Оля выкупается и сядет на коврик, который бросила у самой травы. Тогда Раскозяй подберется совсем близко, скажет заклинание (его он еще не придумал, надеясь на вдохновение) и тогда… О, тогда! Тогда Раскозяй сразу же станет большим, и конечно, очень красивым, подойдет, заговорит совсем настоящими словами, возьмет Олю за руку. А потом снова взмахнет палочкой, Оля станет маленькой, ненадолго, только, чтоб сходить в гости в чудесный, замечательный уютный раскозяев домик, где ее ждет скамеечка из гнутой морской деревяшки, стол из ровных щепочек, и те самые стенки, из цветных стеклышек, обкатанных морем.

Они будут пить чай из ягод шиповника, налитый в новую чашечку из красивого листа, есть сушеные сливы, и разговаривать. А даже если Оля уедет, с мамой, она будет знать, что у воды, в густой высокой траве, есть маленький домик, а в нем — красивый ее лучший друг Раскозяй. И конечно, обязательно вернется.

— Я буду ее ждать, — прошептал Раскозяй и выглянул из куста, сжимая в лапке волшебную палочку.

Но Оля на коврик садиться не стала. Стояла у самой воды, и болтала, смеясь. С высоким пацаном, который тут был самым главным. И страшным. Другие кричали ему „слышь, Петька!“. И Петька пускал по воде плоские камушки, нырял, доставая из глубины вкусные ракушки, а иногда стрелял из рогатки по крикливым воронам. Не попадал, но Раскозяй все равно побаивался.

Петька что-то говорил Оле, а потом, подтащив к воде надувной матрас, уселся на него, и замахал рукой. Оля оглянулась, и тоже смеясь, села тоже, свешивая в воду ноги с толстого края. Петька заорал, и стал грести руками, гоня толстый матрас дальше в воду. Все дальше и дальше, в сторону от купальщиков, туда, где под свешенными ветками тонкой ивы…

— Ах, — сказал Раскозяй и забегал в траве, высовываясь и снова прячась.

— Ах. Нет-нет, не надо туда. Совсем не надо.

Там, за небольшим изгибом песка начинался обрывчик, продырявленный птичьими норками. И под ним вода медленно крутилась, унося в тайную глубину листочки и упавшие ветки. Иногда Раскозяй залезал на тонкую иву и кидал туда всякие мелочи, чтоб посмотреть, как вода забирает их себе, и ни разу не видел, чтоб она отдавала игрушки обратно.