Елена Блонди - Дискотека. Книга 1 [СИ]

Она сама так захотела, прошептал внутри ехидный и растерянно-злой голос, вот и пусть получает, а как она хотела-то? Думает, ей все игрушки, да? Иди, Лена, туда, сделай это, сделай то…

— Что?

Ганя рассмеялся в наступившей тишине, не отпуская Ленку. Стоял неподвижно, прижимал все сильнее, так что у нее кончился воздух, и нечего было вдохнуть.

— Тебя кто провожает, я спросил.

Она шевельнулась, ступая в сторону, и за плечом Гани увидела пристальный взгляд настоящей, живой Оли.

— Ты. Если хочешь.

— Хочу, Малая. Смотри, не убеги без меня.

Отпустил и ушел, исчезая за лицами, плечами и затылками — широкой спиной, обтянутой цветным свитером.

И вот они сидят вчетвером, потому что Ганя решил выйти из автобуса на одну остановку пораньше и пройтись «пешкодралом», проветриться и перекурить всем вместе. В пустом крошечном сквере возле управления порта, где над пустым прудиком гнутся старые ивы и торчат фонари с лебедиными шеями, сидят, слушая бесконечные байки Зорика. И давно уже пора домой, знала Ленка, потому что мать там не спит, будет грохать дверью, капать себе корвалол, а после уйдет в спальню, и оттуда станет слышно «скажи ты ей, Сережа, ну что же это…». Но Рыбка молчит, и как ей — Ленке, начать прощаться? Это ведь значит, что она хочет увести Ганю. От света фонарей, от влюбленной в него Оли. Забрать себе на последние полчаса вечера. А как завтра встретиться с ней и говорить, будто ничего не произошло?

— Спать хочу, аж, не знаю как! — заявил Ганя, вставая и поднимая Ленку за руку, — короче, Димон, вы как хотите, а мы с Малой двинули. Оля, бай-бай! Димба, утром звякни.

Черные улицы были полны теней, каблуки стучали по ним, но теням ничего от этого не становилось. Высоко летал ветер, почему-то там, где крыши. И Ленка почти бежала, болтаясь на локте Гани, а тот свистел и шел быстро, поглядывая по сторонам.

— Туда? — спросил, показывая на черный проем рядом с Олиным домом.

— Да. И еще дальше, шестая. Пятиэтажка шестая.

— Угу.

У подъезда Ганя сел на скамейку, так же, как Пашка, вытягивая ноги в узких джинсах и кладя один ботинок на другой. Похлопал по вылощенным деревяшкам.

— Мне пора уже, — сказала Ленка. И села рядом.

А через пять минут встала, отрывая от себя его руки.

— Подожди. Да стой. Окно, видишь, там вдруг мать. Не спит еще.

Отступила к распахнутой двери в подъезд. Ганя тоже встал, заходя следом. Ленка стояла, прижимаясь спиной к плоской батарее у стены. И он наклонился, кладя руки на теплый металл над ее плечами. Перед поцелуем удивился довольно:

— Ух ты, ж. Топят. У тебя тут всю зиму кайф стоять, да?

Но ответа не стал ждать.

Мама выглянула через полчаса. И они замерли, когда над головами упал на бетон и перила неяркий свет.

— Лена? Лена, у тебя совесть есть? Немедленно домой! Я сейчас выйду!

Ганя молчал, не убирая руки с ее голого живота под расстегнутой молнией топа и задранной рубашкой. Ленка, молясь, чтоб голос был нормальным, ответила:

— Мам, я сейчас. Три минуты еще.

Двери снова закрылись.

— Пусти, — прошептала Ленка, — мне правда, надо иди уже.

— Завтра, — шепнул он ей, — в семь часов, на остановке, за мостом. Придешь?

— Да.

Заперев входную дверь, Ленка прокралась в свою комнату, не разуваясь в коридоре и стягивая у горла воротник плаща. Настороженно слушая, не выйдет ли мама из спальни, быстро разделась, скидывая джинсы, измятую рубашку с оторванной на животе пуговкой, залезла на диван, выворачивая шею перед зеркалом и поднимая руками волосы.

— Черт, вот же черт.

На шее чернело изрядных размеров пятно. Ленка вздохнула и слезла, расстелилась и легла, слушая, как мама все-таки, выйдя в коридор, щелкает замком, проверяя, закрыт ли. Лежала, придумывая, как сделать так, чтоб Рыбка не увидела на шее Ганиного поцелуя.

У классной — Валечки — было квадратное гладкое лицо, на котором, как на листе бумаги, нарисованы светлые глаза в рамочке черной туши, прямой обычный нос и обведенный красной помадой рот, сложенный в брезгливой гримаске. Примерно так смотрела в раскрытый ленкин рот стоматологиня в детской поликлинике, когда вздыхая, лезла туда своими жуткими сверлилками.

Светлые глаза прошлись по ленкиному коричневому платью с воротником-стойкой, остановились на узком вырезе, отделанном кожаным уголочком. Вздернулись выщипанные в нитку брови — Валечка разглядывала намотанный на шею беленький шарфик.

— Тебе, Каткова, что ли, холодно? Или декольте свое закрываешь? Так все равно вся грудь наружу.

Глаза прошлись по желтой строчке и кожаному уголку.

— Горло болит, — сдержанно ответила Ленка, качнув в руке увесистый дипломат.

Пустой коридор блестел солнцем в огромных надраенных окнах. Валечка деревянно переступила каблуками лакированных туфель и, держа на локте журнал, по своей привычке огладила свободной рукой широкое бедро, укрытое хрустящим кримпленом.

— Насчет твоих прогулов мы еще поговорим. А сейчас — к директору. Лидия Петровна тебя вызывает.

Подумала еще, и не удержавшись, посулила:

— Вот она тебе и скажет. Насчет всего.

Снова прошлась глазами по шарфику, вырезу, узко стянутой платьем талии и высоким тугим сапожкам на каблуке. Сапожки Ленке достались по какой-то сказочной случайности — недорогие и ужасно красивые. Мама как-то прибежала с работы, бросая в прихожей на пол сумку, авоську и пакет с продуктами, быстро рассказала, скидывая туфли и шлепая в комнату ногами в нейлоне:

— Лена, в универмаге сегодня выкидывали обувь, мне сказали девочки, вроде недорого. Вот тебе пятьдесят рублей, быстро иди, может что осталось.

Ленка взяла деньги и Рыбку, вместе они рванули на центральную площадь, на второй этаж полупустого универмага, в обувной отдел. Там тоже было пусто, и еще ничего не разглядев, Ленка с облегчением приуныла: раз нет очереди, значит, обуви нет, но значит, и толкаться не придется, среди орущих теток с крепкими злыми локтями.

Но среди рядов черных уродливых ботов, что стояли годами, никем не купленные, вдруг увидела — да вот же они, ее сапожки. Темно-коричневые, совсем простые, но изящные, с каблучком и узким, как мордочка ящерки, гладким носочком. Подходя, не веря своему счастью, Ленка взяла в руки один, медленно вжикнула послушной молнией. Села на кожаный диванчик, сколупывая ногой старую туфлю и думая — лишь бы не маленькие, большие ладно, можно стельку и еще ваты напихать в носок, главное, пусть влезет нога!

Сапожки сели, как для Ленки сшитые. И на ценнике было волшебно написано «50 руб. 00 коп.»

Держа в руке снятые туфли, Ленка ушла к кассе прямо в них. Оля ревниво сказала, пока она расплачивалась и забирала картонную раздолбанную коробку:

— Ясно, не кожа. Кожа разве стоит такие деньги. Дерьмантин, но хороший такой дерьмантин.