Елена Блонди - Дискотека. Книга 2 [СИ]

Рыбкин отец и Василич все еще рассуждали о рыбалке и радовались тому, что вместе с удочкой был привезен и пузырь, а ребята уже быстро шли по грунтовке, освещенной бледным лунным светом, к ожерелью фонарей на шоссе.

— Я думала уписяюсь со страха, — Ленка дрожащей рукой нащупывала сумку на боку, — мы ничего не забыли там?

— Носки, — ответил Панч, шаркая кроссовками, — мои.

— Черт, — она рассмеялась, всхлипывая, — блин и блин, я там трусы оставила, на кушетке.

— Вот радости будет утром. И дверь же открыта.

— Ладно. Подумает, что кто-то пролез, просто так, чужие.

— Так ты без трусов, Малая!

— Тише ты!

Панч засмеялся, обнимая ее и останавливая на дороге. Поцеловал в сердитое лицо, и Ленка не выдержав, тоже засмеялась.

— Никто. Меня никто не увидит. А ты зато как чортишо, в ботах на босу ногу.

— Я модный.

На шоссе качались далекие огоньки и Ленка, отпихивая Панча, показала на них:

— Автобус. Если побежим, успеем, а то совсем редко ходят.

— А мы куда теперь?

Они уже мчались рядом, Панч тащил в руке отобранную у Ленки сумку и прижимал локтем свою, что болталась на плече. Сверху смотрела луна, наклоняя неровное лицо с вогнутым профилем. Орали лягушки.

— Ко мне, — решительно сказала Ленка, — нафиг всех. Я тебя тихо проведу. И будем вместе спать.

Кухня в трехкомнатной квартире панельной пятиэтажки была так мала, что два человека умещались в ней с комфортом, если сидели и пили чай, например, или обедали, а если обоим приспичило встать за кружкой или ложкой, то сразу же путались локти и спины. «Боже мой», трагически восклицала мама, становясь в угол и прижимая к себе холодную кастрюлю, по дороге к плите, если папа пробирался к любимому месту у подоконника, «а что же делают эти, у которых четыре комнаты и народу живет в два раза больше, а кухонька точь такая?». На что папа, посмеиваясь, предполагал, что они по сменам туда заходят, как в столовку на пароходах.

Ленка стояла у плиты, прижимаясь к длинной ручке духовки и топыря локти, чтоб не опалить рукавчики халата, а за ее спиной мама резала лимон на небольшом столике, и сестра Светища сидела, вытянув ноги в середину кухни — пила чай. В коридоре чем-то громыхал Жорик.

Внутри под халатом у Ленки все тряслось и ныло. Как то бывает, назло, все вдруг не просто оказались дома, и даже Светка приехала ночевать из своей больницы, но всем вдруг понадобилось быть в кухне, коридоре, ванной, а на улице, на дальней скамейке, где площадка для белья, кусты смородины, и ночные ежи, — сидел Валик, терпеливо ждал, когда Ленка три раза включит свет у себя в комнате, чтоб он подошел, и она тихо откроет входную дверь, впустить его.

Когда расходились на углу дома, Ленка вполголоса рассказала, что и где, и Валик, отпуская ее руку, ответил деловито:

— Ага. Заодно кусты найду погуще, чтоб у вас там не мелькать.

— Где мелькать? — удивилась Ленка, поняла и смешалась, неловко смеясь, — да ну тебя!

Теперь у нее не хватало терпения дождаться, когда же все наконец, угомонятся и разойдутся по комнатам. И бедный Валька там, сидит в кустах, ждет. Думали — быстро. Но вот уже полчаса Ленка делает вид, что у нее в кухне куча дел, надеясь, что маме и Светке надоест стукаться спинами и спотыкаться друг об друга.

Наконец Светка поднялась, сунула Ленке чашку с мятым ломтиком лимона.

— Ушла спать. Вымой для сестре кружку, Малая.

— Хватит коверкать язык, — машинально отреагировала Алла Дмитриевна, усаживаясь на освобожденную табуретку, — и что за привычка с этими прозвищами.

— Спокноки, — ответила из коридора Светка и уже невнятно, но сердито заговорила с Жориком.

Ленка обреченно подвигала на плите закипающий ковшик, подумала о часах в виде большой дурацкой кружки в синие горохи. Там было без пятнадцати двенадцать, еще когда вода не кипела!

— Лена, — торжественно сказала за спиной мама, — нам нужно с тобой поговорить.

— Сейчас прямо?

— Да! Я тебя почти не вижу! Что это такое вообще, какие-то поездки, прогулки, ну ладно, выпускной, но у меня такое ощущение…

— Мам, это только ощущение. И потом, мы же с тобой уже все обговорили. Сто раз.

Ленка выключила газ и села, стараясь не оглядываться на открытое окно, затянутое от комаров куском старого тюля. Алла Дмитриевна строго смотрела на хмурое лицо дочери. Подняла руки, пощупала железочки бигуди и стала осторожно выпутывать их из темных волос, складывая в карман халата.

— Ты не поехала поступать, — сказала обвиняюще, позвякивая алюминиевыми трубочками.

Ленка закатила глаза.

— Ты хоть понимаешь, для пенсии тебе необходим стаж! Непрерывный! А это значит, что чем раньше ты заведешь себе трудовую книжку…

— Мам, ты чего, какая пенсия! Я месяц назад закончила школу.

— Да! — Алла Дмитриевна подняла палец, — именно! Закончила. И пора начинать думать о пенсии.

Ленка собралась, как то уже бывало, возмутиться, теперь что, встала утром и хоба — думай о пенсии… и язвительно поинтересоваться, а насчет модели гроба и какие венки на кладбище, тоже пора начинать думать? Но в темном дворе ждал Валик.

— Мам, — сказала она, сдвигая на место пузыречки с перцами и солью, — у меня трудовая есть, и между прочим, даже стажа немного накапало. Я же каждое лето работала, с четырнадцати.

— Ну, — с сомнением отозвалась мама, осторожно взбивая темные волосы, закрученные крупными кольцами, — я думала, он ненастоящий. Ну что там, месяц, или два.

— Настоящий. Нормально. С августа я в ателье ученицей, уже договорилась. А сейчас спать иду. Ты чего сама не спишь? Уже бы легла и спала давно, ты в десять спишь уже.

— Мне же надо было с тобой поговорить серьезно!

Ленка покивала, с самым серьезным видом. А внутри какая-то часть ее готова была швырнуть кружку через всю кухню.

— Поговорили. Я поняла. И хорошо. И спасибо. И спать.

— Ты издеваешься, да?

— Нет, — сказала Ленка звенящим голосом и поднялась с табуретки. В конце-концов можно вылезти в окно и просидеть с Панчем до утра на скамейке. И пошли они все.

— Спокойной ночи, — устало сказала Алла Дмитриевна и ушла, превратившись в смутное пятно за рифленым матовым стеклом. Ленка притихла, слушая, как открылась и закрылась дверь родительской спальни. И стала смотреть на часы, подгоняя минутную стрелку.

Через десять минут она тихо ушла в комнату и три раза щелкнула выключателем. В коридоре, не включая света в прихожей, прокралась к самой двери, взялась за петлю засова, слушая одновременно звуки за своей спиной, в квартире, и что там происходит на лестнице. Вот пропела пружина на двери подъезда. Ленка припала глазом к мутноватому окошечку, а сердце загрохотало, заглушая вообще все звуки. В круглом изогнутом пространстве прошли неясные тени, застукали шаги наверх. Не он. Кто-то из соседей. Да что за…