Елена Блонди - Дискотека. Книга 2 [СИ]

Надевая широкую белую юбку с карманами и белую маечку, сшитую из мужской майки самого большого размера, что был в универмаге, Ленка взяла щетку, расчесалась, по-прежнему пристально разглядывая себя в зеркале. Рыбка, меняя свою жизнь, перестала выбеливать волосы и стала снова прежней Рыбкой, с русой пушистой башкой. А Ленка вот она, в зеркале, загорелые плечи укрыты белокурыми кольцами длинных волос. Наверное, чтоб изменить жизнь, ей тоже нужно покраситься в себя прежнюю. Может быть, постричься. Наверное, так будет правильно, а еще — легче. И на улице перестанут свистеть вслед, и кричать «ах, девушка, давайте знакомиться!»…

— Угу, — шепотом не согласилась с мыслями Ленка, — растолстеть, носить очки с пластырем, как Танька из девятого «А», и чтоб зубы черные и кривые. Тогда совсем просто.

Сказала, чтоб доказать себе, это тоже не выход. Блондинкой она стала в подарок Валику Панчу. И пусть так и будет, прорвемся. Наверное. Может быть. Скорее бы уже все позади…

Пластиковый столик хромал на одну тонкую железную ногу и потому качался, заваливаясь, алюминиевые вазочки с мороженым дергались, и Кинг подхватывал свою, придвигая ближе. Черпал ложечкой, проделывая в темном вязком сиропе белые ямы и провалы, отправлял в рот, аккуратно облизывая, наслаждался. Светлые брюки натянулись на сильных расставленных коленях, одной ногой постукивал о плитки тротуара.

Ленка сидела напротив, держа в руках ложечку. Смотрела на политую сиропом сладкую горку.

— Чего застыла? — Кинг положил свою ложку и, вытерев рот платком, скомкал его, бросая на стол, поднял высокий стакан с бледно-золотистой жидкостью, — чин-чин, маленькая.

Отпил глоток и снова принялся за мороженое, перемежая его с ленивыми словами, будто каждым словом наступал Ленке на голову подошвой летней сетчатой туфли.

— Страшного ничего нет, мы же с тобой резинками пользовались, но сама понимаешь, бывает так, что резинки те до фени. Поцелуйчики-хуйчики-минетики, такое. Так что завтра пробегись до триппер-дачи, там можно без карточки на прием попасть. Не была там ни разу? Вот и потеряешь еще одну девственность.

Он хохотнул собственной шутке. Повел широкими плечами под цветной рубашкой с распахнутым воротом. Блеснула тонкая цепка на загорелой шее. Посерьезнел, нахмуривая темные красивые брови.

— Думаешь, мне эта байда нравится? Впереди еще лета кусок, гуляй вовсю, а кто знает, может, придется уколы в жопу сандалить. Ну, у меня сестричка есть знакомая, мы с ней тем летом пилились, разок она меня колола. Не было ничего, но подстраховался, а то мало ли, перейдет в хроническое, буду до пенсии французский насморк лечить. Знаешь, что такое французский насморк, Еленик?

— Нет, — без голоса ответила Ленка, сжимая в пальцах чистую ложечку. Ее подташнивало, смотреть на мороженое сил не было, хотелось закрыть глаза и умереть на месте.

— Он же гонорея, он же триппер, трипак и трипперок. Подцепить легче легкого, даже через полотенце на пляже, так что не смотри на меня, как Ленин на буржуазию, да и нормальный риск при частом сексе, особенно при многих партнерах. Что ты сказала?

— Не мои же партнеры, — чуть громче повторила Ленка свой шепот.

— А то ты не знала, — удивился Кинг, снова отпивая из бокала лимонад, — я тебе сразу сказал, у меня женщин много, и я отказываться от них не собираюсь, из-за тебя. Это ты у нас закрутила романчик и сразу решила с базара свалить. Нехорошо, Леник, я так о тебе заботился. Ну ладно, сердечные дела на потом оставим. Сейчас решим медицинские.

Он поставил стакан и развалился на стуле, вытягивая ноги. Провел рукой по брюкам, похлопал себя по молнии, дернул за пряжку ремня. Засмеялся.

— Мнительный стал. Как Димон мне сказал, про эту телку, так у меня в момент все зачесалось, теперь в сортире, когда ссу, глаз не свожу со своего хуя.

— Сережа, не надо. Услышат же.

За спиной у Ленки кричали дети, и грозно высказывалась толстая мамаша, периодически попадая в поле зрения и снова уходя к зарослям боярышника.

— Пусть слышат. Умнее будут, как вырастут. Значит так, придешь завтра к девяти, тебя посмотрят. Мазок сдашь. На другой день придешь за результатом, скажут, куда, окошечко там есть, если все нормально, бумажку выдадут. Если чего найдут, то бумажки не будет, ясно? Попросят пройти в кабинет, к врачу. Ты не иди. Сразу звони мне, или зайди сама. Бицилин у меня закуплен, лежит в холодильнике, я тебя сам уколю. Димона проколю тоже, ну, а если что, научу, будешь у меня еще одной медсестричкой. Ах да, фамилию не вздумай называть настоящую, придумай там какую попроще. Иванова-петрова. И адрес. А то могут и приехать, повяжут, на глазах у всех твоих бабок-соседок, то-то им радости. Вичке своей сама скажешь?

— Что?

Кинг ухмыльнулся, внимательно разглядывая потерянное Ленкино лицо и дрожащие серые губы.

— Подружке скажешь? Или мне говорить? Ладно, я разберусь. Надо было вас всех согнать, на инструктаж типа. Ну, а клопу своему ты уж сама. Или вы с ним только поцелуйчиками обходитесь? Тогда смотри, взасос не лижитесь, ну и винишка тебе нельзя будет, и водку тоже. Пока уколы. Сумеешь, наври чего малолетке, он тебе поверит, ты ж у нас хорошая девочка, отличница, домашняя курочка. Или правду скажи. Вот и проверка на вшивость, бросит он тебя или нет.

Ленка встала, качнулась, хватаясь за край стола. Тот визгнул ножками, с готовностью накреняясь.

— Я… мне надо. Я пойду.

— Иди, — согласился Кинг, вытирая руки платком, — я твое мороженое съем, да? Вкусное тут у них, люблю сюда приходить. И девоньки работают симпатичные.

Ленка пошла, нащупывая подошвами тротуар, который, казалось ей, качался так же, как хромой столик, только вместо вазочек на нем она, того и гляди поедет куда-то на край и свалится.

— Леник-Оленик, — окликнул ее Кинг озабоченным голосом, — кстати, совсем мы с тобой забыли, про долг. Подумай там, когда и как. И скажешь. Я не тороплю, но обещала же.

Ленка сжала ремешок сумки, который вдруг стал резать плечо. Кивнула и пошла чуть быстрее, молясь, чтоб получилось свернуть, там где высокая изгородь из темных стриженых туй закроет от нее мощеную площадку, железный киоск и столики на солнце. Злой кусок мира, который маячил за спиной, и грозил, как рваным листом железа, рассечь и развалить все, что вокруг.

Солнце благостно сияло, ездили машины, кричали дети, на углу толпились дядьки, в очереди к пивному ларьку, а дальше стояла желтая бочка с квасом, куда они с Олей бегали с бидоном, купить сразу три литра, и сидеть потом на балконе, запивая колючим холодным квасом вяленую до деревянной твердости рыбу, что висела над головами связками. Нормальная радостная летняя жизнь, куда Ленке теперь не было ходу. Ей — кабинет врача на позорной триппер-даче, про которую вполголоса рассказывал Санька Андросов, хвалясь перед одноклассниками во время перекуров. А еще клясть себя за то, что совершенно забыла о долге. Двести рублей, взятые у Кинга на лекарство для Валика Панча. Их обещала подарить Ленке сестра, когда вернется из стройотряда, но вместо этого приехала беременная, с ленивым неудельным Жоркой, который ни хрена не зарабатывает, и сами они перебиваются с копейки на копейку, кормясь на деньги родителей.