Елена Блонди - Дискотека. Книга 2 [СИ]

Какая же я дура, думала Ленка, пытаясь собрать мысли, что мельтешили в голове, тоже мне, сапожник, сандалики, поступать или нет. Надо было устроиться уборщицей в детский районный клуб или мыть подъезды, как Эличка из параллельного, которую все жалели, вот родители-алкаши, и девочке приходится подрабатывать, чтоб было чего пожрать. Семьдесят рублей в месяц. Три месяца поработать, по вечерам или рано утром, да если бы знала, что так, но из-за отношений с Кингом почему-то решилось ей, что долг прощен, ведь они же занимались сексом, и он ни разу не напомнил. А чего ради ему напоминать, ведь это она должна. Спят или нет, надо было думать, как заработать, чтоб отдать и не попадать в такую жопу, в какой она сейчас…

И тут же, переходя под светофором, она с ужасом вспоминала, что завтра ей надо идти к врачу, и это совершенный кошмар. А вдруг там встретится какой знакомый. В коридоре у кабинета. Или работает кто. Город маленький, нарваться случайно можно на кого угодно, где не ждешь. А еще страшно то, что из-за всего этого она не может убежать от Кинга, если вдруг бумажку не выдадут, придется идти к нему, чтоб делать эти жуткие уколы. И еще — Валька…

Она встала на углу под балконами Рыбкиного дома, отворачиваясь от прохожих, будто хотела спрятаться от всех. Нельзя, к Оле нельзя, у той свои проблемы, куда ей еще Ленкины. И с Викочкой тоже все, не вызовешь ее, чтоб поделиться и может быть расплакаться, жалуясь на жизнь. Ленка вдруг болезненно ярко увидела, как загорятся семачкины глаза злобой и одновременно торжеством, и та скажет, это ты виновата Малая, втянула меня, потому что я всего лишь делала то, что делаешь ты, а вы всегда с Рыбкой говорили, что я еще мелкая, и слушайся старших, Викочка Семки. Вот и послушалась.

— Блин, — горестно прошептала сама себе Ленка, опуская голову и резко вытирая пальцами мокрый краешек глаза.

Кажется, она поняла, почему некоторые глотают таблетки или режут себе вены. Вот прямо сейчас пусть бы вообще все исчезло, все-превсе, ни памяти, ни жизни, ни взглядов и вопросов. Но Валька. Он будет ждать ее звонка, сидеть в кабинете у главврача, обворожительной Вероники, та знает про Ленку и радовалась ей, разговаривала, доверяла, как хорошей, взрослой девочке. Они вместе будут ждать. А еще мама. И отец в рейсе. И пусть они делают всякие глупости, но разве можно так, чтоб мама ходила в черном платке, а папа получил радиограмму, про нее.

— Блин, — повторила она с тоской, выходя снова на дорогу, ведущую к дому.

Она не может ничего с собой сделать. Но и рассказать Панчу про это все тоже нельзя. Вероника говорила, ему нельзя сильно волноваться. А как в глаза смотреть? И зачем они так точно договорились, чтоб позвонил. Если она не ответит, он станет волноваться. А как говорить с ним? Без перерыва врать? А уж насчет глупостей теперь молчи, Малая, в тряпочку, сама наделала таких, что хоть умри.

— Нельзя реветь, Малая, — повторяла она себе в такт шагам, — нельзя, нельзя, нельзя…

Мама с мусорным ведром стояла у соседней лавочки, Ленка махнула ей рукой, поспешно ныряя в свой подъезд. Вошла в тихую квартиру, оглядываясь и прислушиваясь. И очнулась, когда в телефонной трубке, прижатой к уху, мужской голос повторил с раздражением:

— Алло? Да говорите, вас не слышно.

Ленка быстро прижала пальцем рычаг, скомкала бумажку с номером. Телефон зазвонил снова, равнодушный голос телефонистки сказал:

— Феодосия, разговор одна минута.

— Да, — ответила Ленка, — спасибо.

Утром она открыла глаза, усталые, будто засыпанные песком, снова закрыла, но как и всю ночь, перед закрытыми глазами возник кабинет и белые ширмы, закрывающие кресло гинеколога, а еще коробки со шприцами, бледное лицо Викочки, ухмылка Кинга, и затылок Димона на месте водителя. Ленка села в постели, сгибая ноющую спину. Болело все, плечи, руки и ноги, а еще вдруг зачесалось и запекло там, в трусиках, и она в ужасе стиснула коленки, уговаривая себя, показалось, это все мнительность, как у мамы, которая примеряла на себя все болячки по очереди. В кухне звенела посуда и лилась вода, потом зашипело на сковородке, мамин голос негромко, с вежливым раздражением что-то проговорил, а ему ответил сонный голос Жорика, совсем равнодушный.

Ленка снова легла, зажмуриваясь. Хотелось накрыться одеялом с головой и замереть, или умереть вовсе, только бы не выходить под взгляды, не вступать в утренний разговор, и потом идти солнечными улицами туда, в переулок, где рыжий двухэтажный дом с табличкой, забранной стеклянной панелькой. В голове сочный голос Кинга произнес из вчерашнего «с мылом не намывайся, как встала, так и пошла, ясно тебе?». И эти его указания делали так, будто все уже решено, не надо ждать результатов, будто Ленка уже безнадежно больна, и ведь у них с Валиком был секс, и что же теперь? Как? Как говорить ему?

— Лена, — сказал у самой двери мамин голос, — я ухожу, ты уже встала?

— Я скоро, мам, — сипло ответила Ленка, стараясь, чтоб голос был сонным, — встаю уже.

Часы на книжной полке показывали половину восьмого, еще десять минут и мама уйдет, как всегда торопясь и чертыхаясь в прихожей, роняя расческу и двигая в углу обувь.

Нужно взять с собой Рыбку, решила Ленка, натягивая одеяло до подбородка, пусть просто посидит рядом, а одна я не смогу туда.

— Уехала Оля, — скорбно сказала тетя Вера, щипая край засаленного передника, — велела тебе передать, вот, держи.

Ленка приняла из мокрой руки помятый конверт, плотно заклеенный, без надписей, с удивлением снова посмотрела на большое плоское лицо и моргающие светлые глазки в невидных серых ресницах.

— В деревню, теть Вера? А когда вернется?

В голове уже крутилось трусливое облегчение, ну что же, придется дождаться Рыбку и тогда уже…

— Навовсе уехала, Леночка, уж так сидела и молчала, а потом собралась в минуту. В Белгород, в техникум, тама экзаменов не надо, сказала так. Я растерялася, думали с папой, она с Надей годик побудет, поможет с дитями, а она видишь, то вроде хотела, а потом взяла и передумала. Вчера вот как раз. Вечером уже. Одно с ней горе, такая нравная, старшие попроще.

— Мне не позвонила даже, — потерянно сказала Ленка, не слушая собеседницу, и тетя Вера с готовностью закивала, снова теребя краешек передника:

— Не позвонила. Я говорю, ты что ж молчки, а подруги твои чего ж? Лена и Вика, то все втроем, все вместе, а тут пырх хвостом и все.

— Дюже вумная выросла! — за широкой спиной Олиной матери маленький дядя Валера не был виден, но она сжалась, сразу же берясь за дверную ручку.

— Ну то так, Валера, и ладно тебе. Ты, Лена, иди, вот письмо я тебе отдала.

У кургана Ленка распечатала конверт, просто так, без всякой надежды. Прочитала строчки, написанные круглым и крупным Олиным почерком. Всего-то пара строк.