Елена Блонди - Дискотека. Книга 2 [СИ]

Стоя в автобусе, Ленка прислушалась к своим ощущениям. Они ее удивляли. Всегда боялась уходить куда-то одна. Цеплялась за Рыбку, которая сразу же устремлялась вперед и командовала прогулкой. Или брала с собой Семачки, которая, наоборот, тащилась сзади, жалуясь и тормозя, и было так удобно все делать не для себя, а для Вики. А сейчас ей подумалось, вот хорошо бы одной, совсем-совсем одной и там, где никого. Где не нужно спрашивать время, и просить «пробейте билетик» и «вы сходите, женщина?» Не нужно утром думать, с каким лицом выйти в кухню и что маме сказать, или как говорить с Жориком. И так далее.

Она ехала в сторожку к Вадику, уже в третий раз, и ей стали нравиться эти одинокие поездки. Хотя сначала Ленка попыталась уломать Рыбку, поехать вместе. Но та отказалась решительно.

— Нафига он мне? — возмутилась Оля, сидя на диване с поджатыми ногами и тараща глаз в маленькое зеркальце, — блин, тушь кончается, жалко!

— Плюнь, — посоветовала Ленка.

— Плювала, — согласилась Рыбка, но сложила губы и плюнула в открытый цилиндрик, повозила там щеточкой, — Ленк, а поставь эту вот. Ну, эту вот, та-та-та-тататата… где щелкает.

— Угу, — Ленка сползла с дивана и, прижимая к боку локтем щетку для волос, вытащила пластинку из потрепанного красного пакета с Эйфелевой башней, — только не татата, а «Воздушная кукуруза» называется.

— Та-та-тата, та-та-та, — согласилась Оля, — и чего ты наладилась к этому Вадику, он такое страшко, ужас. И старый.

— Оль. Мне надо, чтоб научил. И хорошо, что старый, я же по делу.

— Смотри, жена его приедет, она тебе расскажет, шо там по делу.

Ленка пожала плечами. Вадику было, ну, наверное, лет сорок, а может и пятьдесят, не поймешь, и еще он такой — дурацкий. Бывают дядьки вполне симпатичные, даже можно и глазки состроить, но Вадик…

Так что уже в третий раз Ленка ехала одна. Думала о вчерашнем визите Пашки.

Да, он к ней пришел. Чем удивил несказанно. Не позвонил по телефону, а просто дилинь-дилинь в дверь, и Светища прокричала из коридора:

— Летка, к тебе тут красавчик! Сосед который.

И тут же мамин голос — такой милый:

— Паша, Пашенька, здравствуй! Как мама?

Ленка так растерялась, что встала с дивана с пересохшим горлом, и застыла. А он сунул в приоткрытую дверь радостное лицо, одарил улыбкой, потом вошел, закрывая двери спиной. Ленка деревянно села, беря в руки раскрытую книгу.

— Привет, Ленуся, о, учишься, что ли?

Пашка уселся в кресло напротив, поерзал, вытягивая ноги и устраиваясь удобнее. Но через минуту вскочил и пересел на диван, отбирая у Ленки книжку.

— У нас экзамены, — хрипло ответила она, казнясь, что не получается язвительно и быстро: ты и забыл, я ж еще школьница.

— Та сдашь, — махнул рукой гость, — на второй срок не оставят. Соскучился я, Ленуся. Ты чего не приходишь ко мне?

У Ленки сам собой открылся рот. А Пашкина рука уже обнимала ее плечи, притискивая к себе. Он даже не спросит, случились ли у нее месячные! А лезет, обнимается. И она — приходить к нему? После того как обманул, через двери?

— Понимаешь, — задушевно сказал Пашка, — такой у меня характер, Ленуся, мне нужно иногда быть совсем одному. Вот совсем. И тогда я молчу, сил нет говорить. Просто ступор находит. А после думаю, а где моя Ленка? Скучал я.

Губы касались ее горящего уха, а рука, обнимая плечи, уже дотянулась к пуговицам вязаной домашней кофты, расстегивая верхнюю. И другая рука, пальцами на бедре, и не снаружи, а будто невзначай…

— У меня праздники, тогда еще, были, — сказала Ленка, убирая его руку со своей ноги, — я вообще-то к тебе шла рассказать, — приврала она для гармонии.

— Отлично, — кивнул Пашка, — ну видишь, все устроилось.

Они замолчали оба. Пашка тепло дышал рядом с ухом, и легкая прядка, выбившись из Ленкиного хвоста, щекотала шею. Но рука на плече лежала неподвижно. Ленка чутко стерегла движение, подумав — пусть пошевелит пальцами, сразу отодвинусь.

— Ленуся, — сказал он совсем близко, — Ле-ну-ся… Ну, ты что? Давай, а? Тихонько, чтоб твои не услышали. Так тебя хочу…

Ленка задержала дыхание, прислушиваясь к себе. Внутри все молчало, будто там камень. И вдруг она поняла, внезапно и остро — за десятком сантиметров бетона в кухне сидит отец. Курит, покашливая и глядя в окно. Или в газету. А она тут сейчас начнет.

— Уйди, — сказала она Пашке. И отодвинулась. Диван спел пружиной в старом нутре.

— Ты совсем-совсем меня не хочешь? — печально удивился Пашка.

— Я? — слегка невпопад удивилась Ленка, думая, он, что совсем дурак? С чего бы ей хотеть, он что для этого сделал-то?

— Ленусь…

— Подожди! — она резко пересела еще дальше, повернулась, чтоб видеть его целиком.

Новые какие-то черные джинсы в обтяжку, по швам крупно отстроченные белой ниткой. Свитер, в большую клетку, мягкий, он такие любит, дорогой, импортный. Темные волосы, стриженые. И черные, как маслины, глаза. Это пишут так — маслины, а Ленка маслин живьем никогда не видела. Ну… как темные сливы, наверное. Хотя сливы — так пишут про нос, у алкашей. Она спохватилась, что думает не то. И подняла руку, останавливая его.

— Подожди. Так мы с тобой что, еще встречаемся? То есть, я — твоя девушка, а ты мой парень?

Ей нужно было это уточнить, перед тем, как сказать Пашке — все кончилось, еще тогда. Чтоб он, дурак, это понял, если до сих пор не понимает.

Пашка улыбнулся, так печально и мудро, что ей захотелось звездануть его диванной подушкой. И встал, одергивая свитер.

— Совсем ты, Ленуся, еще дите. Ничего не поняла. Ну, так что? Нет?

— Нет, конечно, — снова удивилась Ленка, глядя на него снизу.

Пашка нагнулся и чмокнул ее в щеку.

— Тогда пока. Будь счастлива, Ленуся Малая.

Она так и не встала, сидела, глядя на пустое кресло, а в коридоре смеялась мама, передавая приветы Лизавете Павловне, и после сунула в приоткрытую дверь голову, как давеча Пашка:

— Лена, ну ты могла бы проводить гостя, это совершенно невежливо, так поступать. Как ты.

Ей захотелось сказать в ответ что-то грубое, чтоб мать поняла, и перестала укоризненно качать головой. Но Ленка промолчала.

В сторожке, где двери были распахнуты в двор, полный зеленой травы и желтых, как солнце, нарциссов, ее ждала старая кастрюлька с клеем, мотки дратвы и разрезанный на полосы и детали кусок прекрасной вишневой кожи. И Ленка, потрепав по косматой голове Юпитера-Шарика, ушла внутрь, уже привычно подхватывая серый фартук и повязывая его передником вокруг пояса. Кинула сумку на тахту, на пороге маленькой комнаты поздоровалась с Вадиком, хмурым от сильного похмелья.

— Привет! Сегодня подошвы, да?

— Вот настырная какая, — пробормотал Вадик, глотая остывший чай из эмалированной кружки, — думал, на денек тебя и хватит.