Елена Блонди - Дискотека. Книга 2 [СИ]

— Подожди, — сказал Кинг.

Ленка испугалась, кожу будто облили кипятком. Он сейчас начнет говорить, подумала она, машинально прокручивая, как это бывает обычно, обведет всех грозным взглядом, начнет требовать, и — говорить. Чтоб не трогали. А так стыдно, хоть провались или сгори на месте.

Но Кинг говорить не стал. Перед нестройной толпой в раздерганных одежках, с бутылками и сигаретами в руках, обхватил Ленкины плечи, поворачивая к себе.

— Все взяла? Сумка, да?

Она кивнула.

И тогда Кинг обнял ее обеими руками, приподнял и поцеловал в губы, мягко прижимая к себе. Все молчали, — те, кто стоял, а далеко кричали и смеялись другие, возвращаясь с моря.

Ставя Ленку на землю, Кинг улыбнулся, подтолкнул ее к заднему сиденью.

— Залезай. Ногами там не ерзай, вон грязи нахватала на лапы.

Она села, глядя в неподвижную спину водителя и круглую голову, с серыми волосами, облепившими толстую шею. Брат, вспомнила, это брат фотографа, как его, Шошана. Кажется Дима. Димон Шошан. Машина качнулась и скрипнула, Кинг сел рядом, хлопнула дверь.

— Поехали, Димчик.

Взял Ленкину руку, положил на свою ладонь и прикрыл другой ладонью. Она посмотрела быстро на спокойное лицо с мягкой улыбкой, подумав испуганно, да не такая уж и мягкая, похуже будет, чем Санькина. А Кинг, покачиваясь, прислонился к ее плечу, сказал на ухо:

— Вовремя. А мы ехали через Гагарина, и что-то я подумал, надо проверить. Теперь у нас с тобой есть пара часов. Так?

— Да, — сказала Ленка, — вовремя. Да. Они…

— Успеешь, — обнял ее плечи, прижимая к себе, почти укладывая на колени, поворочал, устраивая, и даже спросил:

— Удобно так?

— Да, — Ленка кивнула, затихая под его рукой, почти лежа щекой на его локте, закрыла глаза, и обняла Кинга, просовывая ладонь между его спиной и сиденьем. Ехать бы так и ехать, думала, покачиваясь, а его голос что-то говорил, не ей, водителю, и потому она не слушала слова, а только этот его голос, через ребра и кожу, гулко отзывающийся в ее скуле и в ухе. Ехать долго-долго, и уехать в другие места, где не придется завтра идти в школу, смотреть на Саньку и Маргошу, и других, которые слышали ее голос, все-все слышали. И теперь знают. Какая она. А еще до этого нужно будет рассказать Сереже. Когда они останутся одни, в его квартире, он туда ее и везет сейчас. Димон знает, что они едут к Кингу, и конечно, знает зачем. Но молчит, и ни разу даже не посмотрел. Но — знает. Все знают. Кроме мамы и отца. Такая вот жизнь. Новая Ленкина жизнь.

В комнате было совсем темно, и на потолке — так красиво — медленно двигались кружевные тени от веток, просвеченных фонарем. Окно было за головами, и Ленка вспомнила бабкины слова, улыбнулась.

— Что там? — сонно спросил Кинг, закидывая руку за голову. В темноте блеснули глаза.

— Баба Лена говорила, ногами к двери спать — плохая примета, только покойников так кладут.

— Мы с тобой два покойника, — согласился Кинг, зевая и потягиваясь. Растопырил пальцы на босых ногах, черных в свете из коридора, толкнул ногой Ленкину ногу, высунутую из-под одеяла. Ленка послушно уложила ступни рядом и тоже растопырила пальцы. Вдвоем засмеялись.

— Два будущих покойника, — уточнил Кинг, — а, Леник, все там будем. Устала?

Она поняла, пора вставать и уходить, но будто застыла тут, в броне одеяла, рядом с сильным мужским телом, совсем взрослым. Но вдруг он снова захочет…

— Мне пора, — садясь, потянула одеяло повыше, прикрывая грудь.

— Пора, — согласился Кинг и чмокнув ее в поясницу, вскочил, заходил по комнате, голый, большой, попадая в слабый рассеянный свет с балкона, снова исчезая в темноте, и вдруг щелчок, комнату залил желтый свет, полосатый от ленточек торшера. Ленка натянула одеяло к самому горлу, рукой нащупывая у стены сброшенную и смятую там рубашку.

— Радости тебе от нашего перепиха, ясен перец, никакой, — голос у Кинга был деловитый и свежий, будто не он только что зевал во весь рот.

И не он стонал, прижимая ее к простыням, подумала Ленка. Такой совсем другой Серый, уже не рядом.

— Но так всегда бывает, маленький заяц, ты не печалься. Труды и еще раз труды, и все получится. У нас с тобой.

Он кинул на кровать ее вельветки, сел рядом, уже в джинсах и расстегнутой рубашке. Пятерней пригладил темные волосы.

— В школу свою пойдешь завтра?

— Да, — удивленно сказала Ленка, — куда деваться-то. Не знаю, как я… Но ведь надо.

— Хочешь, подвезем? Чтоб все видели?

Она покачала головой, под одеялом влезая в трусики.

— Нет. Я сама.

— Тогда слушай, — он положил руку на ее щиколотку и, сжимая в такт словам, проговорил:

— Кого они там записали, тебе насрать, поняла? Фамилии твоей там нет, голос похож, ну мало ли похож. Но! Не вздумай оправдываться и объяснять, просто ходи и знай, что ты на всех там кладешь с прибором. Что я сейчас сказал, просто держи в голове. Ясно?

— Да. Хорошо. Спасибо тебе.

— Успеешь спасибо, а может, и не захочешь, Леник-Оленик.

У него был большой нос, наверное, это и есть римский, подумала Ленка, сидя спиной к мохнатому ковру с вельветками, брошенными на колени. Всегда нравились ей мальчики с короткими прямыми носами, чтоб такие — мальчики. У Пашки именно такой нос. А тут… И ведь все равно — красивый. Как мама тогда сказала, какой красивый мальчик.

— Слушаешь? — он повернулся лицом, внимательно глядя.

Ленка кивнула.

— Так вот. У меня нет одной женщины, Леник-Оленик, у меня их много. Я даже говорить тебе не буду, сколько именно, чтоб ты не пугалась. Если хочешь, чтоб мы с тобой дальше дружили, приятно пилились и друг другу нравились, то никаких ревностей и никаких претензий. Поняла?

Ленка помолчала, обдумывая. Очень хотелось спросить, а если нет? Если я не согласна, тогда что? Но одновременно она понимала, если совсем честно, то ей оказывается наплевать и ни капли не ревниво. Немного обидно, конечно, что она не единственная любовь прекрасного и опасного Сережи Кинга, но без всякой ревности.

— Хорошо, — согласилась она, — пусть будет много женщин. Только я не хочу с ними встречаться.

Кинг хмыкнул. Ленка выбралась из-под его руки и, сев на краешек постели, стала натягивать вельветки.

— И почему?

— Что?

— Почему ты не обиделась, маленькая?

— Я же тебя не люблю, — удивилась Ленка, встала, застегивая рубашку, — чего тогда ревновать.

— Ого, — Кинг смотрел, как она идет в коридор, к большому зеркалу, — какая-то ты не такая, Леле-Ленка. Не как все.

— Я умненькая и развитая девочка, — напомнила она от зеркала, — мне это говорят с первого класса. Сережа, а где туалетная бумага? Я писять пойду.

— За бачком, там полка.

Спуская воду, Ленка осмотрела себя в маленьком овальном зеркале над раковиной. Все вроде на местах. Хорошо, рубашка с воротником, ну надо же, взрослый Сережа Кинг поставил ей засос на шее, чисто семиклассник. Она улыбнулась. И тихонько засмеялась, взбивая волосы. Вот же какая ерунда выходит. Пашка черт, ее этим и взял, давай, Ленуся, без всякой любви с тобой повстречаемся. И теперь, когда Кинг сказал ей про своих баб. Женщин, девушек, девочек. Ей стало свободно и вполне нормально. А если бы вдруг он в нее влюбился, ну что она станет делать, с большим мужиком, совсем взрослым, который ходит следом, вздыхает и закатывает сцены ревности.