Елена Блонди - Дискотека. Книга 2 [СИ]

Оли не было под окном. За черными кустами крыжовника белела ее опущенная голова, и Ленка побежала туда, на бельевую площадку. Далекий еще рассвет чуть заметно высветлил щербатый асфальт, на его фоне чернели ряды провисших проволок, Ленка подходила, проволоки отступали со светлого, исчезали на фоне стволов, ветвей, и когда она села, явились уже тонкими линиями на фоне темного неба. Чуть более светлого. Почему-то Ленка болезненно видела их, и усаживаясь рядом с Олей, время от времени смотрела на провисшие линии, что становились все четче.

— Ты чего, Рыбища? Ночь на дворе? Ты дома была? Поругалась, что ли?

— У тебя курить есть? — сухим голосом, шелестящим, спросила Оля, но головы не подняла.

— Нет, — Ленка расстроенно похлопала себя по карманам старой длинной куртки, — чего не сказала, я бы взяла.

— Ганя меня изнасиловал, — пусто сказала Рыбка.

Ленка застыла, сжимая на коленях кулаки. Мысли запрыгали, замелькали суматошно, не умея построиться, и потому совсем неясно было, что сказать в ответ.

— Оля…

Рыбка подняла светлую голову, повернула к Ленке плохо различимое лицо.

— Подожди. Я расскажу. Сейчас.

— Да, — шепотом сказала Ленка.

Далеко-далеко кричал маневровый тепловоз, таскал вагоны в порту и там же медленно грохал кран, роняя в трюм железо. Было так тихо, что слышно, как отзывались стенки трюма, гудели длинно, и после умолкали, перекрытые новым грохотом. А поближе, но все равно далеко, мерно брехала собака, тоже гулко, но маленьким голосом, будто лаяла в стеклянную банку. А еще ближе раздался сухой Олин голос.

— Я. Мы с ним в кабак пошли. На бирже. Там еще были пацаны какие-то. Девки. Большой стол. Именины, что ли. Ну… Мы посидели, танцевали еще. Он говорит, поехали на хату. Ключи.

Она замолчала, и Ленка увидела в жиденьком свете — у Оли трясется рука, на коленке, мнет подол клетчатой юбки. Она подняла свою, чтоб положить сверху. И не решилась.

— Я не хотела. Пихаю его. Мне… я говорю. Мне домой. Уже вечер совсем. Я напилась. Мы курили там. На улице, я говорю, ну что я люблю его, сказала. Он сперва про Лильку стал говорить, а я сказала. Что я вот. Дура да?

— Нет, Оля. Вовсе нет!

— Они тачку взяли.

— Они? — Ленке стало паршиво, и она все же положила руку на олину ладонь, но та выдернула ее, суя в кармашек куртки. Засмеялась, качая головой.

— Нет. Ну, не то что ты подумала. Пацан там был. Я забыла имя. Лен, темно, я не помню лица даже. Он с девкой своей. Худая такая, мелкая. Ехали, она все время смеялась, я сижу у окна, а она с того краю, и валится, на колени прям. Кольке. Пацан этот впереди. Ржет. А она…

Сверху кто-то закашлялся, и девочки вздрогнув, замолчали. В тишине двора было хорошо слышно — ворочается на балконе, вот харкнул вниз, покряхтел, и заскрипела балконная дверь. Ленка оглянулась на тающий в палисаднике красный огонек, побыл и исчез.

— Я разозлилась, да. Сижу. А башка кружится совсем прям. Едем куда-то. Ганя… ну, что мы завезем их, значит. Домой. А потом мы все вышли. Нет. Он вышел. Сперва говорил, ты едь домой, я адрес сказал, во-диле… а я остаюсь. Бухнуть.

— Он что, тебя бросить хотел? Вот сволочь, — с силой, но вполголоса сказала Ленка.

Оля покачала головой.

— Да вряд. Это разводки, я думаю. Чтоб я психанула. Ну да, правильно посчитал. Я психанула. Не поеду, говорю. Вместе только.

— Ты сама вышла, — поняла Ленка.

— Сама. Он мне часы, сует все время руку свою. Говорит, час и поедем. А там говнищи какие-то. Дома и глина, буераки. Забор поломанный. Лен… Это на Японке где-то. Я не знаю, где.

— Оля. Не плачь. Не надо, ну пожалуйста.

Рыбка прерывисто вдохнула. Сама взяла Ленкину руку, не замечая. Сжала, справилась с дыханием, и отпустила. Ее рука повисла, белая на фоне темных клеток.

— В общем, ну так. Блатхата какая-то. Стол, мы сидели. Там еще мужик был, потом не помню, куда делся. А потом. По…потом.

Она заговорила шепотом, торопясь, и Ленка нагнулась, слушая то, что никак не хотела слышать, но не могла же ничего сделать для Рыбки и подумала быстро, я могу только слушать, и услышать все-все. Больше ничего не могу.

— Я смотрю, темно совсем. Он матрас на пол положил. А я его ударила, чтоб не лез. А он. Он меня. А в коридоре свет и там еще комната, и девка эта ржет, и они там, пилятся, слышно, скрипит все. Стали кричать. Ганя говорит ты сама ехала. Сама же хотела! Я говорю нет. Не хочу я. Ну. Чтоб не так. А он…

Собака все лаяла и лаяла. Ленка подумала, и не устает же.

— Он хоть с резинкой?

— Что?

— Презерватив. Был у него?

— А. Нет. В смысле, я не дала ему. Говорю, я порежу вены. Нож возьму. А он. Он.

Оля заплакала. Ленка молча сидела рядом, не уговаривая перестать. И не знала, как утешить.

— Штаны, — шепотом сказала Рыбка, — снял их. Ну и… заставил меня. Я… черт, стыдуха какая. Эти там орут. Двери открыты.

— Оль. Скотина он. Ну, прости, но хоть не трахнул. Прости. Слово такое. Жалко, что он гад будет теперь думать, у вас обычное такое свидание было. Он, может, не вспомнит даже. Гад и сволочь. Дебила кусок. Но все же…

— Он к ним пошел. Забрал мою рубашку. И юбку. Ушел к ним. К девке этой. Ты же, говорит, не хочешь. А будешь орать, меняться будем. Чтоб ко мне значит, пришел этот. Друг его. И я сидела. Там даже простыни не было, чтоб убежать, в ней. И двери открыты, понимаешь? Идти мимо.

— Правильно сидела, Оль. Он сука, но он же трепло, пугал наверное, но все равно. Мало ли.

Оля снова заплакала. Подняла руки, трогая мочки ушей.

— Сережки! Ленк. Он пришел, и… Он их забрал, ты понимаешь? Сережки.

Они были маленькие совсем, колечки из золота, и Ленка Олю без них и не помнила. В шестом классе поломался замочек, Оля потеряла одну, когда катались на портфелях с кургана, по траве. И часа два они ползали на коленках, нашли. Олина мама отдала в ювелирку, замочек починили. Теперь Оля Рыбка сидела на лавочке и горько плакала, трогая пальцами пустые мочки. Ленка молчала рядом. Колька Ганя, да Оля отдала бы ему все, что у нее есть, а если бы попросил, и эти сережки тоже, знала о подруге Ленка.

Плач становился все горше, Ленка обняла трясущиеся плечи, с беспокойством слушая, как вместо прерывистых всхлипов из олиного рта несется монотонный страшный вой.

— Рыбонька, ты что? Блин, тебе надо срочно успокоиться, слышишь? Истерика у тебя.

Плечи дергались, лицо перекосилось, чернел открытый рот. Ленка вскочила, усаживая подругу ровнее.

— Так. Сиди. Я за корвалолом. Сиди, поняла?

Она побежала домой, на ходу вытаскивая ключ, и так же почти на бегу, сунула, поворачивая, влетела в кухню, хватая с полочки темный пузырек. Спохватившись, загремела на сушилке чашками. Помчалась обратно, держа перед собой чашку с водой из-под крана и сжимая в кулаке пузырек. И на бегу споткнулась, когда буквально под ее рукой затрезвонил телефон. Ленка сорвала трубку, падая в ужас от громкости звонка, и от того, что сейчас вдруг скажут что-то страшное. Сказала хриплым шепотом: