Елена Блонди - Дискотека. Книга 2 [СИ]

— Две недели, — хмуро сказала Ленка, подбирая с пола наждачку.

— Не смей огрызаться! Даже тетилюдын Юрка, уж на что балбес и двоечник, уже отправил документы в педагогический!

— Он не девочка.

— Что? — Алла Дмитриевна с недоумением опустила руки, — кто девочка?

— Ты сказала, все нормальные девочки. А Юрка как бы не очень девочка.

— Боже мой, что ты мелешь! При чем тут Юрка! Меня спросят, меня уже спрашивают, куда Леночка. И что я скажу? Что Леночка стала сапожником, да? Ни с того ни с сего, гвозди какие-то. Хлам и грязь, и вообще. Боже, какой стыд!

— Что ты орешь? — крикнула Ленка и пнула ногой сумку. Та упала, вываливая из себя старый молоток с ручкой, обмотанной синей проволокой, и облезлую жестяную банку с гвоздиками. Ленка швырнула поверх рулон наждачки. Встала напротив матери, и теперь они кричали вместе, не дожидаясь пауз.

— Ты хотя б раз мне сказала что хорошее! Похвалила бы за что. Спросила, чего хочу. Надоело, все надоело, уеду нафиг, и пусть с вами бабка живет!

— Светина Лерка идет в медицинский, а туда такой конкурс! Володя из тридцатой — хочет в машиностроительный, Мариванна говорила, два года с репетитором! И даже Юрка!

— Чего ты орешь, а? Чего тебе все не так? Правильно отец тебя бросил тогда! Мало ему мамаши его, так ты еще тут!

— Мало мне этих, тоже мне семья! Так ты еще тут!

— Ей рожать скоро, а ты орешь, хочешь выкидыш, да? Чего ж не волнуешься, что соседи услышат? И Жорик услышит.

— Все, все меня спрашивают, а куда Леночка? Что ты сказала? Про отца ты что только что сказала?

Алла Дмитриевна подняла руки, стискивая их на груди. И дернулась, когда под боком затрезвонил телефон. Не отводя от разъяренной Ленки яростного взгляда, крикнула в трубку:

— Да! Ах, Лену! А некогда Лене!

Трубка с треском полетела на аппарат, подпрыгнув, свалилась, повисая на спиральном шнуре. Ленка рванулась к ней, подхватила, прижимая к уху. Дрожащим голосом закричала:

— Да! Але?

Но там пикали короткие гудки. Сунув ее на полку, Ленка смерила мать взглядом.

— Я…

Та выпрямилась с вызовом. Но телефон снова зазвонил и Ленка успела.

— Да? Да…

— Леник, — вкусно сказал приятный баритон Кинга, — Леник, похоже, на взводе. Что там? И привет.

— Привет. — Ленка вдруг ужасно устала, и еще ей было стыдно, за свои слова об отце, не потому что она пожалела мать, и они не вырвались по злости, она и правда, когда вдруг Алла Дмитриевна начинала кричать что-то такое, совсем бессмысленное, думала, конечно, отец сбежал, наверное, еще и уши затыкал, убегая. А просто это было так, будто она слабая, как в песочнице, «сам такой — сама такая»…

— Это ты мне звонил, только что? — у нее еще оставалась надежда, маленькая.

— Я.

— А…

— Ты с матерью разговариваешь, — сдавленным шепотом возмутилась Алла Дмитриевна, — не смей, немедленно положи трубку!

— Щаз, — ответила Ленка, прижимая пластмассовую чашечку крепче к уху.

— Очаровательная Леле-леница, горда шляхетна полька Гелена, позвольте пригласить вас на поедание кабаньего бока, с запиванием его красным десертным вином, с последующим… Короче, Леник, в кабак поедем сегодня?

— Да. Когда выходить?

— Э-э-э… ну, скажем, к шести у меня, а поедем в восемь. Идет?

— В пять буду. Нормально?

— Вполне. Цемки Ленку в счочку.

— Пока.

Ленка положила трубку и, не глядя на мать, ушла в комнату. Закрыла двери и подперла их креслом, мрачно оглядев ручку, решила — завтра надо щеколду привинтить. В коридоре мамин страдальческий голос призывал телефонную Ирочку.

— Ирочка? Ириша… мне срочно нужно, чтоб ты зашла. Молодые гуляют, да. Светочка утром была в поликлинике, потом Георгий поехал за ней. Такой заботливый. И как они с академкой, я так волнуюсь, Ирочка. Все же оба студенты! А Сергей в гараже. Забежишь? Через час? Прекрасно. Я… Ох… ну, потом, да.

Ленка, сидя в кресле под дверью, подтащила к себе сумку и стала выкладывать прямо на пол свертки и инструменты, все крепко изношенное, потертое, совсем неподходящее к зеркалам в глубине стенки и книжным корешкам на полках. А тут еще за спиной розовая блондинка с большими удивленными глазами. И чтоб каждый гвоздик вколотить, нужно стучать молотком, и еще нужен верстак, чтоб на нем работать с ножом и клеем.

Она вытащила тугой пакет, растрепав, вынула свои новые сандалетки. На слоеной кожаной подошве, с аккуратно вклеенными ремешками. Еще нужно закрепить перекрестья кожаных шнуров, тогда можно надеть и показать, что она не просто дурочка с переулочка, приволокла домой старья замусорить комнату. Но это полдня работы, надо все приготовить, не на коленке же делать, швы на самом виду будут. А она уже согласилась ехать в кабак, это раз. А второе — обойдется мама, чтоб Ленка ей показывала. Потому что получается, вроде оправдывается, а ей совсем не за что оправдываться.

Это был маленький ресторанчик, скорее летнее кафе, столики разбежались по плиточному дворику, затененному густым виноградом на ажурных решетках. Усаживаясь, Ленка стесненно огляделась, отмечая посетителей, и спрятала под стол ноги в старых босоножках. Они вроде и ничего так себе, но тем летом отнесла их в покраску, потому что беленькие и слегка облезли. И в мастерской покрасили их в суровый серый цвет, похожий на борт подводной лодки — всякий раз сердце у Ленки переворачивалось, когда она смотрела в зеркало на мрачные серые ремешки, которые совершенно не желали сочетаться с ее уже летними самосшитыми юбками и рубашечками. Скорее бы доделать сандалики…

— Эскалоп, — Кинг вытянул под стол ноги в светлых туфлях, легонько толкнул Ленкин босоножек, — будем ли мы эскалоп, Оленик?

— А он какой? — поинтересовалась Ленка, расправляя подол полосатенькой юбки.

Кинг повел в воздухе пальцами, что-то рисуя.

— Мясной. Жареный. Или может, антрекот?

— А этот какой?

В арку, увитую сочными листьями, входила пара, девушка высокая, в белом очень коротком платьице и алых босоножках, а еще — Ленку поразило это очень сильно — на плечах лямочки от крошечного кожаного рюкзачка, такого же огненно-красного цвета. Парень с яркой улыбкой на уже загорелом лице двигал стул, наклонялся, что-то говоря. А девушка, улыбаясь в ответ, вдруг пристально оглядела Ленку. И отвернулась.

— Мясной, — своим вольным ленивым голосом ответил Кинг, — жареный.

— Все равно тогда, — отрывисто сказала Ленка, — ты ее знаешь, да?

Кинг отодвинул красную папку, откинулся на спинку тощего стула.

— Ох, дискотики, ничего от вас не скроешь. Сама от горшка два вершка, а просекла. Как думаешь, а этот ее пассажир, он понял?

Ленка украдкой посмотрела на парня, тот по-прежнему сверкал улыбкой, открывал такую же папочку, что лежала на каждом столике. Покачала головой.