Аква Тофана - Сок глазных яблок

Королева (напевает):

С днем рожденья МЕНЯ, с днем рожденья МЕНЯ, с днем рожденья, с днем рожденья, с днем рожденья МЕНЯ.

Джокер 2 начинает истерически смеяться и не может остановиться.

Джокер 1 то встает на колени перед Королевой, то опять идет разговаривать с колоннами; он напуган, несколько раз порывается уйти из тронного зала, но каждый раз возвращается.

Королева замечает разбитый Джокером 2 будильник и, расстроившись, начинает по нему убиваться.

Венсди: Да какой к черту будильник, когда…

Королева: Так это ты его сломала!

Венсди: Нет!

Королева: Никто не смеет трогать мои вещи Ты об этом пожалеешь . (Прижимает ладони к вискам Венсди, смотрит ей прямо в глаза; Венсди цепенеет от ужаса.)

Королева (тихо и зло) : Знаешь, над кем смеется Джокер-старший? Над тобой. Забыла, что ли? Ты – урод. Тебя сделал уродом забавный недочет допущенный природой, который вначале себя никак не выдавал. А потом… Скажи, стала бы ты так легко резать себе ноги, если бы не это уродство? Ведь ты понимала, что шрамы не идут с ним ни в какое сравнение и ты урод – что с рубцами на ногах что без, ведь дело не в ногах. Ты была уродом до пластической операции, ты осталась уродом после Если не стала еще уродливее: результат очень спорный. То, что ты была уродом до операции, – факт объективная реальность, тебе делали операцию по показаниям. И тебе не в чем упрекнуть хирурга вряд ли можно было бы сделать лучше. Но вот парадокс: ты не перестала быть уродом. Некоторые врачи вообще не понимают, в чем же заключался смысл этой операции. Зато ты можешь похвастаться, что сделала пластическую операцию в 19 лет. Тебе стало удобнее жить, но уродство осталось. За годы ты привыкла к нему настолько, что даже не замечаешь. Ты смотришь в зеркало и не видишь ничего странного, ты ходишь в бассейн и не замечаешь любопытных взглядов, даже на фотографиях нагишом это уродство ускользает от твоих глаз. Но ты ведь хочешь знать правду. Знать, что другие думают по поводу того, что у тебя с… c… сбрось пелену с глаз! Разденься, посмотри в зеркало – ты урод. Разденься, спроси у других – ты урод. Разденься – ты урод!

Венсди, беззвучно рыдая, безжизненно опускается на пол.

Королева (смягчившись) : Да ладно, не переживай. Жвачку хочешь? Зря, твоя любимая.

Королева сбрасывает кота с трона и садится.

Королева (аплодирует, глядя на Акву): Браво! Но сколько можно помирать, это уже просто неприлично. Мне не терпится узнать, что будет дальше. (Скандируя) Десять, девять, восемь, семь…

Аква умирает, все персонажи тут же застывают.

Спустя какое-то время Королева резко поворачивает голову, осматривается, шевелит руками-ногами; недоуменно пожав плечами, встает с трона, подходит к обездвиженному Джокеру 2, целует его в лоб, старательно стирает поцелуй тыльной стороной ладони и быстро уходит прочь из тронного зала, хлопнув дверью. Через некоторое время потолок тронного зала обрушивается и засыпает обломками обездвиженных персонажей. На поклон не выходит никто.

Многодневное напряженное ожидание… Когда я вспоминаю о ней, у меня екает сердце. Ей больно, я же знаю, ей больно. Хорошо, что я не вижу, как над ней измываются. Зачем я отдала ее на растерзание? Ради собственной забавы предала самое дорогое… И пройдет еще много-много дней, прежде чем я узнаю, что же с ней сотворили.

С дрожью в пальцах и нервным смешком я открываю крышку гроба и окидываю взглядом трупик, с трудом узнавая знакомые черты. Чужая, совсем чужая. Боязливо провожу по ее коже мизинцем, быстро отдергивая. Нет, не шевелится. Подношу ладонь вплотную к ее лицу. И не дышит. Я с облегчением расплываюсь в улыбке. Замечательно, она мертва! Выглядит очень забавно. Но в душу тут же закрадывается сомнение: а ей точно не было больно? Я судорожно осматриваю трупик; нет, мне самой это выяснить не под силу. Но я же не смогу теперь спокойно жить, я не успокоюсь, пока не удостоверюсь в том, что ее умертвили так же, как усыпляют домашних любимцев, – бескровно и безболезненно, с наркозом и ядом. А как я об этом узнаю, кто мне расскажет правду?

Вглядываясь «убийце поневоле» в глаза, я вежливо задаю один и тот же вопрос: «Что вы сделали? Вы уверены?». Мы выкладываем трупик на стол.

Пока я знаю только то, что ее убивали по частям заставляя месяцами мучиться недобитой калекой (мне хочется укусить убийцу за нос в отместку – но кому от этого станет легче?). Я должна убедиться что ее смерть была легкой и ее не заталкивали в гроб насильно. И сколько бы я ни улыбалась, если мы не досчитаемся у трупика зубов и почек, выясним, что вывихнут пальчик или обнаружим следы от удавки мне будет очень… неприятно. Ничто не должно указывать на насильственную смерть. Если ее убили неправильно, вытащите ее с того света и при мне убейте повторно – на этот раз так, как надо! Мне это как ножом по сердцу, но ничего, я потерплю Сомнения в ювелирных способностях убийцы превращают меня в мясника, я готова методично исполосовать скальпелем ее труп вдоль, поперек и по диагонали, вытащить наружу ребра, вывернуть все внутренности наизнанку – только бы убедиться что ей было не больно умирать. Для меня это слабое подобие живого существа, бездыханная падаль – у нее нет души, и конкретно ее мне нисколечко не жаль. Мне даже приятно издеваться над трупом того, кто был мне так дорог при жизни. Я всегда хотела узнать, что у нее внутри.

Через несколько часов я говорю: «Все!», это значит, можно сшивать. Компромат собран не до конца, но мы не сможем проверить каждую клеточку Хватит мучить убийцу – в отличие от трупа, он живой. Хватит терзать безжизненную тушку, мне достаточно того, что я узнала – здесь моя совесть чиста. Наконец-то я смогу увидеть в гробу ее-мертвую и вычеркнуть из памяти и из сердца ее-живую: больше никто не жрет мне мозг, никто не разрывает душу самим своим существованием.

И я не хочу, абсолютно не хочу думать о том, что я ведь платила «убийце поневоле» не за то, чтобы он убил очередную ее реинкарнацию, а за то, чтобы провел ее в мир иной. Нравится ей там или нет, я никогда не узнаю; но дело не в этом, а в том, что для меня она в таком виде мертвая, а для убийцы – живее некуда; и пока я полосовала скальпелем бездыханный трупик и копалась внутри, как в конструкторе, прося показать, выкинуть или заменить то одну, то другую детальку, он покорно полосовал по живому, под беззвучные крики выламывал ей кости и менял их местами, перерезал сосуды, из которых хлестала кровь, и вытаскивал наружу внутренние органы. Жуткая дилемма…

А со стороны все выглядит так чинно и миролюбиво. Сидят два человека, обсуждают готовый перевод, уставившись в белые листочки с буковками; черкают там что-то.