Эмил Манов - Сын директора

Невяна вернулась в широком халате, с короткими, расширяющимися книзу рукавами. Когда она поднимала руки, рукава соскальзывали до самых плеч. Она мягко ступала по пушистому ковру, в ее движениях было что-то новое, успокоенное, сумасшедший блеск в глазах исчез. Наверное, приняла холодный душ.

— Кофе сейчас будет готов… э-э-э… Петр. Вас ведь Петром звать?

— Да.

Она извлекла из бара красивую бутылку с белой лошадью на этикетке, две голубых рюмки и поставила их на столик.

— Придется пить чистым, сода у меня кончилась. Если хотите с водой?

— Нет, спасибо. — Я продолжал осматриваться. — А где работает ваш отец?

— Вы про обстановку? — она, улыбнувшись, придвинула к столику пуф. Задумчиво оправила полы халата. — Отец… не работает. Он умер два года назад. Был на ответственной работе в Министерстве внешней торговли, а до этого — торговым советником в разных странах… Чокнемся?

Виски было хорошим, я сразу согрелся и опять отхлебнул.

Отец изредка покупал виски, главным образом для доктора. И мне оно нравилось, может быть, потому, что доктор его любил… Невяна принесла кофе в красивых темно-зеленых керамических чашках и тарелочку с печеньем.

— Этим и закусим. Вы ведь не очень голодны. — На этот раз она села в кресло рядом и подобрала под себя ноги. С чашкой кофе в руке она походила на цыганочку, которая собирается гадать. Потом засмеялась. — А если и голодны, накормить мне вас все равно нечем — в холодильнике пусто. Вообще мы живем на мамину зарплату и мои очерки. Конечно, можно было бы сдать три комнаты квартирантам, стоят свободными, только мама боится, разнесут квартиру в пух и прах.

Я не понимал, зачем она мне все это рассказывает, но сейчас она мне нравилась больше, — гораздо больше, чем в кафе. Наверное, не очень-то весело жить только с матерью в такой огромной пустой квартире.

— Чьи это картины?

— Нравятся?

— Пейзаж.

— Это подарок отцу от одного художника. Отец был человеком с широкими интересами, жил с размахом. До его смерти у нас было много друзей… А обнаженную женщину он купил в Финляндии, очень давно. Не знаю, что он нашел в этой картине, но мама не дает ее снять, потому что он очень ее любил.

Она взяла в рот сигарету и посмотрела на меня. Я поднес ей зажигалку и закурил сам. Она пила кофе по-мужски, большими глотками, потом отпила виски. Оперлась локтем о колено, положила подбородок на кулачок и смотрит на меня.

— А вы?

— Что — я?

— Я наговорила вам целую кучу вещей, а вы молчите. Вы всегда такой?

— Не знаю.

— Почему вы пошли в грузчики?

— А вам зачем это, для очерка?

— Ясно, защищаться вы умеете. — Она улыбнулась и глазами указала на рюмку с виски. Мы оба отпили. — Просто мне хочется узнать что-нибудь о вас… О тебе. Можно так? Мы ведь уже старые знакомые, не будем обращать внимание на этикет. Хочешь? Ведь хочешь? Я уже кое-что знаю. Кирилл мне говорил, что ты бросил школу в десятом классе из-за какой-то истории с сигаретой. Это правда?

— Меня поймали, когда я курил в уборной.

— Боже, какой лаконизм. Мне это известно, но ведь ты сам ушел, тебя даже не собирались наказывать… Почему?

Виски было хорошим, и я допил свою рюмку. Она налила еще, улыбаясь и поглядывая на меня, потом налила и себе… Ей очень хотелось знать, почему я сбежал из школы, а я не любил об этом говорить. Да и говорить-то нечего — мне самому не особенно ясно, почему я тогда сбежал. Не мог я больше там оставаться, и все.

— Ладно, не говори, — сказала Невяна. — Извини, что спросила.

— Мне надо идти, — сказал я.

Она схватила меня за руку и досмотрела в лицо. Я сел на место, как ученик, получивший выговор. Мне здесь уже не было хорошо. Она упомянула Кирилла, и я подумал, что с моей стороны было свинством являться сюда. С Кириллом мы все же приятели.

Я уже почувствовал действие виски — в горле, и в голове, — и брякнул:

— А что бы сказал Кирилл, если бы увидел нас так?

— Как?

— Ну, вот так…

— Что ж, наверное, сел бы выпить с нами кофе. Он человек культурный… Она внезапно рассмеялась, громко и звонко. Словно в гостиной рассыпались стеклянные осколки. Уж не совесть ли тебя грызет? Ха-ха-ха!.. Успокойся, я не собираюсь выходить за Кирилла замуж. И он на мне жениться не собирается… Он уже культурный человек. К тому же я на пять лет старше его. Ты меня просто интересуешь, грузчик.

В глазах у нее появилась грусть, и я поспешно отпил большой глоток. Я что-то пробормотал, не помню толком что, в том смысле, что ничего интересного во мне нет и что лучше мне теперь идти.

— Вот видишь, какой ты интересный. — Она пересела ко мне на диван и положила руку на плечо. Пальцы у нее были сильные, так и впивались. — О-о-о, какие мускулы!

Она сунула руку мне под рубашку и начала гладить меня по груди. Я обнял ее и поцеловал. Она ослабла в моих руках. Какое-то время лежала с закрытыми глазами, волосы откинулись с лица, открылись ухо и высокий белый лоб. Я смотрел в это лицо девчонки и женщины, ощущал ее тело под широкой пестрой одеждой, но не испытывал никакого влечения. Мне казалось, что я люблю ее в эту минуту.

— Петьо, — тихо сказала она, не открывая глаз. — Петьо, ведь плохо быть одному… Про это там, в кафе, забудь, я никогда этого не делала. — Она взглянула на меня испуганно. — Почему люди словно глухонемые? Почему Кирилл глухонемой?.. Слушай, возьми меня в свою бригаду, а? Возьмешь?

Я засмеялся. Представил себе ее кидающей пакеты весом по тридцать килограммов каждый. И откуда она это придумала про глухонемых?

Она смотрела на меня снизу вверх расширенными зрачками — видимо, была совсем опьянела, она ведь и в кафе тоже пила.

— Невяна, ты не боишься, что твоя мать может войти?

— Не придет, она в гостях. Позвали бывшие завсегдатаи дома. Вспомнили… И меня, конечно, приглашали, но я не захотела. Зачем мне к ним ходить? Они выполняют свой долг по отношению к покойному, а я, значит, должна умирать от счастья по этому случаю? — Она помолчала, схватила меня за волосы и поцеловала. Потом вздохнула. — Мама считает меня дурочкой, и она права… Можешь мне сказать, почему в наше время не дерутся на дуэли? А, товарищ грузчик? Например, из-за девушки или из-за чего-нибудь еще… Знаешь, я бы каждый день вызывала кого-нибудь на дуэль. Я ведь смелая, верно? И совсем не боялась бы, если бы знала только, за что… Кирилл — еще мальчик. Но эти Здравков и Даракчиев… И все эти хорошие, умные люди, которые за неимением другого превозносят самих себя… Что-то делают, о чем-то говорят и сами же своим словам не верят. В душе у них ничегошеньки нет.

Она смотрела на меня, но, казалось, меня не видела и потому не ждала ответа. Говорила сама с собой. Трудно было следить за ее мыслью, — если в ее словах вообще была какая-то мысль. Мне стало как-то жаль ее… Да, и в самом деле, почему мы не деремся на дуэли? Тогда я в первую очередь вызвал бы на поединок моего бывшего учителя по физике. А может, инженера Цонкова? Выбрать противника было трудно, но мне казалось, что я ее понимаю.