Франтишек Ставинога - Солнечный день

Покончить с семейной «благодатью» помогла шахта.

Отца на старости лет завалило. Вернее, затопило. Отец был слишком опытным шахтером, чтобы дать себя завалить. Но что касается волнений и страхов, которые мы с мамой пережили, нам было все едино: что завалило, что затопило…

В нашу дверь позвонил какой-то парнишка, забойщик с Болденки, и безо всякого предисловия выпалил, что нашего отца завалило. Не каждого забойщика можно считать настоящим забойщиком, проработай он в шахте хоть сто лет. У парня были неточные сведения.

Случилось же вот что: отец с напарником наткнулись при проходке подготовительного штрека на подземное озерцо, которое ни на одной карте шахтного поля обозначено не было. Они пробивали штрек пикой отбойного молотка, каждую минуту ожидая, что наткнутся на старые выработки и получат сигнал начать отработку целика. И вдруг, прорвав тонкую стенку угля, хлынула вода, заливая штрек.

Сбитый с ног напарник инстинктивно поплыл. Это был сильный, молодой парень, он понимал, что жизнь его висит на волоске. Ему удалось выбраться. Израненный, полуживой, он через силу выдавил: «…там остался… товарищ…»

Отец, не умеющий плавать, тут же сообразил, что против воды бессилен. Он никогда не плавал и воды боялся. Вскарабкавшись на вентиляционную трубу, он вцепился в нее руками-ногами и, как говорится, стал ждать у моря погоды.

Озерцо было невелико. Течение ослабло, вода ушла в нижний ходок, но во впадине забоя поднялась так высоко, что, лишь подняв лицо к самой кровле, отец мог с трудом дышать.

Дышать и ждать. Дышать и клясть шестьдесят ежедневных сигарет, потому что воздух здесь был, естественно, не как под липами.

На Болденке поднялась лихорадочная суматоха. Были немедленно включены все имеющиеся переносные насосы. Инженеры мгновенно высчитали их мощность и установили: чтобы пробраться к отцу, воду можно откачать в лучшем случае за пять часов. У затопленного участка наготове стоял врач. Горноспасатели, привычные к подземному аду, где чувствовали себя как дома, кляли все на свете. Вносили предложения, одно нереальнее другого.

Директорская машина рванула в Прагу и привезла трех водолазов из отряда «Белый кит». Водолазы по очереди возвращались ни с чем. Выработка, затопленная грязно-мутной водой, казалось, не имела конца. Отца не нашли, входа в выработку не обнаружили.

Один насос отказал, второго под рукой не оказалось.

Мы с мамой томились в помещении заводского комитета, с нами вместе сидел председатель. Он молчал. Председатель, сам шахтер, понимал, что иногда лучше обойтись без слов. Лишь изредка он растерянно ронял что-нибудь утешительное. Мама кусала кончики пальцев и не замечала ничего вокруг.

Горло мне сжало неведомое до сих пор чувство, а в голове кружили хаотические видения. Вот папа лежит окровавленный, под страшным грузом камня, ноги-руки у него невероятно изломаны.

А тем временем мой отец висел, вцепившись в вентиляционную трубу и целиком положившись на милость, которую ему все-таки оказывали легкие, размышлял о том, что в конце-то концов не он первый, не он последний.

Через шесть часов воду откачали, и отца вынесли на божий свет.

В больницу он шел сам, отказавшись от носилок.

— Ну-ну, — сказал он маме. — Все в порядке. Немножко отмок, и то дело. В общем, искупался, как корова.

К следующему Дню шахтера отца наградили медалью. Награда его очень обрадовала, и он явно воспрянул духом. На торжественном вручении присутствовала писательница Мария Майерова, большой друг шахтеров. Этим отец гордился еще больше, чем своей «железякой». Он видел настоящую, живую писательницу, и она пожала ему руку. В первый раз в жизни он зашел в книжную лавку и купил «Шахтерскую балладу». Дома он удовлетворенно лег на диван, одолел две страницы и уснул сном праведника. Кроме газет, он сроду ничего не читал, к тому же у него был профессиональный хронический конъюнктивит, буквы расплывались, но от очков он категорически отказывался.

Медаль отец сунул в буфет в кружку, к новым зубам, обручальному кольцу и маминым украшениям.

В пятьдесят седьмом, во время регулярно проводимой диспансеризации, рентген обнаружил у отца что-то в легких. Из поликлиники ему через диспетчеров передали, чтобы после смены он явился к врачу.

Отец предчувствовал недоброе. Здоровье давно пошаливало, но он все никак не отваживался пойти и провериться. Через несколько дней ему сообщили, что на какое-то время надо лечь в больницу и что с шахтой придется проститься.

Болел отец недолго. Пенсию ему оформили через девять месяцев. Отцу исполнилось пятьдесят пять. Под землей он проработал сорок. Руки вскоре очистились от мозолей и стали вдруг необычно мягкими и чистыми.

Он прибился к стайке пенсионеров, что постоянно торчали у нарядной, сплевывали на тротуар и сморкались по-шахтерски, зажав одну ноздрю пальцем. Они вели бесконечные разговоры о давно заброшенных подземных штольнях, о том, куда и как ходили под землей, продолжая жить своей, неведомой простым смертным жизнью во тьме. Старики в тысячный раз перемалывали разные шахтерские историйки и щекотали друг друга, как в те времена, когда клеть с тихим шорохом опускала их под землю.

Однажды мы, несколько ребят и девчонок, в порядке общественной нагрузки побелили нарядную и вымостили перед ней тротуар; пенсионеры заплевали нашу еще не оконченную работу, и это всех разозлило, особенно девчонок.

Они прибили к двери нарядной красивый плакатик:

Старики преодолели искушение наплевать на плакат и нашли для своих посиделок другое место, не столь обремененное юной любовью к прекрасному.

Отцу эти «сидячие воспоминания» очень быстро осточертели. Большинство пенсионеров были старше его, а он не чувствовал себя таким уж списанным. Отец купил садовый участок, вернее, клочок земли, и принялся выращивать цветы и овощи.

Розы и кольраби росли, как корова. Отец проводил на участке целые дни. Ему нравилось там не случайно. Близко проходила железнодорожная ветка, по ней двигались составы с полными вагонами угля, а мимо садовых участков с автобусной станции возвращались шахтеры с Болденки. Молодые, веселые парни. И те, постарше, которые знали отца еще по работе в шахте.

Отец, посиживая на лавочке, как будто ненароком бросал через проволочную ограду:

— Ну, ребята, как там у вас делишки?

— Ни встать, ни пос...ть! — отвечали они всегда одинаково, но для отца это было не только грубоватой рифмой. Он понимал, что с ним делятся, что еще не исчез его второй, подземный мир, что еще крутятся приводные ремни на вышках Болденки и железные тросы насвистывают свою изменчивую песнь.