Франтишек Ставинога - Солнечный день

Последнее возвращение его совпало с оккупацией.

Болденка опять стала щедрой. Войне требовался уголь. Однако Ондржея хорошо помнил его прежний начальник и работы по специальности не дал. Пришлось пойти в откатчики, на низкооплачиваемую должность. Со временем он попал в бригаду забойщиков, тут заработки были получше. Кончилось бродяжничество с цирковыми фургонами, кончилась постоянная погоня за куском хлеба. Но явились другие заботы, более серьезные.

Ондржей многое повидал на свете. Кое-что ему стало ясно давно, до многого дошел сейчас. Он еще в детстве понял, почему бо́льшая часть опекишей идет хозяйским свиньям, а меньшая — пекарскому подмастерью.

Ондржей научился видеть невидимое, слышать неслышимое, читать мысли, угадывать намерения.

Он ждал, он знал, что к нему придут.

— Слышь-ка, Ондржей, — сказал ему как-то в шахте приятель Эда Чермак. Сказал таким тоном, что Ондржей, хорошо знавший Эду, тут же, на шахтерский манер, присел на корточки.

— Ну, выкладывай, что там у тебя? — спросил он с деланным равнодушием.

— Ты всегда был настоящим парнем, — бросил вроде бы невзначай Чермак.

— Это еще не известно, — смутился Ондржей, вспомнив свои похождения в цирковых фургонах.

— Но я-то знаю, да и другие тоже, — возразил ему Чермак.

— А в чем, собственно, дело? — Ондржей от простукивания перешел прямо к сути.

— А дело в том, — сказал Чермак, — что в этой нашей яме гробят больно много взрывчатки для победы немецкого рейха. Попусту переводят то, что сгодилось бы еще кое-где.

— Ну, и как ты себе это мыслишь? — добивался Ондржей. — Взрывчатка ведь под строгим контролем.

— А мы себе это так мыслим, — сделал Чермак ударение на слове «мы», — спалим меньше, чем штейгер впишет в книжечку. Нашу взрывчатку ждут не дождутся в другом месте.

— А что штейгер? — поинтересовался Ондржей.

— В порядке. Наш человек. Если тебе по этой причине меньше перепадет в получку, он тебе кое-что припишет, — объяснил Чермак.

— Я тебя про деньги не спрашивал, — отрезал Ондржей, еще недавно из-за денег исколесивший пол-Европы. И поднялся, разминая отсиженные ноги.

Так он стал членом нелегальной коммунистической ячейки. Партийная организация, из года в год уничтожаемая гестапо и фашистской службой безопасности, продолжала работать. Многие ее члены были казнены или томились в концлагерях. Партия, загнанная в глубочайшее подполье, искала новые связи и на Болденке, искала соратников. Одним из них стал Ондржей. Его жена Йозефка ни о чем не догадывалась. Он держал себя дома все так же: был, как и раньше, спокойным и добродушным. Лишь иногда, ложась спать, он вдруг ни с того ни с сего начинал уверять Йозефку, что любит ее по-прежнему, не меньше, чем когда они скитались по терриконам. Бывало, что Ондржей делился с ней своими мечтами о том, какая настанет жизнь после войны, или вдруг говорил, что, если, мол, с ним что-то стрясется, она должна воспитать Пепика так, как его воспитал бы он сам.

Йозефка в полусне обещала, но не связывала эти слова ни с чем иным, кроме его работы. Он был теперь забойщиком, и Болденка каждый год перед рождественскими праздниками, тем более когда работы было особенно много, взимала с шахтеров свою кровавую дань…

Гестапо лютовало вовсю, особенно в период гейдрихиады [18] Рейнгард Гейдрих — гитлеровский протектор в Чехии и Моравии в 1941—1942 гг. Убит участниками Сопротивления. .

Агенты торчали в пивных, на фабриках, в привокзальных залах ожидания…

Болденскую ячейку выдал некий Голуб, бывший горняк из Пршибрамска.

Один из шахтеров-нелегалов, привыкший под землей к извечному чувству локтя и шахтерского братства, как-то в разговоре заметил, что в Новой Европе даже на шахтерское товарищество надежды нет. Как это было и что случилось потом, уже никто и никогда в точности не узнает. Голуба после войны повесили. Прежде чем испустить дух, он признался, что болденскую ячейку выследил, не зная ничего определенного, просто шестым чувством врожденного шпика.

О готовящейся акции гестапо болденские товарищи узнали слишком поздно. Чермак постучался в окно казенной квартиры Ондржея, когда машина с четырьмя гестаповцами уже сворачивала к шахтерскому поселку Габешовне.

Трое гестаповцев с пистолетами в руках ворвались в крохотную кухоньку. Один скомандовал:

— Хальт! Руки вверх, стать лицом к стене. Только без глупостей! Мы стреляем без промаха, и делаем это охотно!

Эта реплика была вызвана недобрым взглядом Ондржея, брошенным исподлобья.

Фашисты предполагали, что схватят шахтера, отощавшего от тяжкого труда и скудного военного пайка, а встретились сразу с двумя, один из которых был могуч, как гладиатор.

Гестаповцы вытащили перепуганную, ничего не понимающую Йозефку из постели и перевернули вверх дном скромную квартирку. Пнули пару раз заспанного Пепика, попавшегося в этой суматохе им под руку.

Ондржею и Чермаку надели наручники. Ондржей мрачно разглядывал свои кулаки, он был похож на балаганного силача.

Гестаповцы приказали им выходить.

Стояла морозная январская ночь.

Около гестаповской машины возился замерзший шофер. Он тщетно пытался завести заглохший и застывший мотор.

Гестаповец, тот, что был повыше и потолще, раздраженно оттолкнул его и попытался сделать это сам.

Мотор раза два простуженно чихнул и умолк.

Потом поочередно сменили друг друга еще двое, шофер старался помочь им из кабины стартером, но безуспешно.

За дело снова взялся шофер, но после нескольких безуспешных попыток истерически взвизгнул и стал дуть на обмороженные пальцы.

Толстый гестаповец наблюдал за ним со все возрастающим раздражением.

— Ты что, скотина, воображаешь, что мы тут до утра мерзнуть будем? — рявкнул он в конце концов, вплотную подступив к посиневшему от стужи шоферу.

Тот лишь беспомощно пожал плечами.

— Я могу помочь господам, если, конечно… — неожиданно покорным тоном вдруг произнес Ондржей.

— Ты? — удивился толстяк. Но, окинув взглядом Ондржея, который в своем коротком зимнем пальто казался еще внушительнее, утвердительно кивнул головой.

Ондржей протянул свои скованные руки.

— Постой! — сказал гестаповец поменьше ростом. — Лучше с ним не связываться, опасно!

— Не дури, — просипел тот, повыше, — не замерзать же нам здесь. — И он достал свой пистолет. — Снимай с него это!

Ондржей и в мыслях не держал такого: заводить господам машину, не питал он иллюзий и относительно того, что ждет его в гестаповском застенке. Для него это была последняя возможность употребить с пользой силу своих могучих рук.

Он вырвал ручку из рыла машины и, не разгибаясь, саданул ею по роже вооруженного гестаповца.