Франтишек Ставинога - Солнечный день

Мы об этом предпочитали помалкивать, так же как и о том, что сделали все возможное, чтобы помочь Тонде. Нашли даже в газете сообщение о каком-то профессоре из Советского Союза, который изобрел оптическое приспособление. Мы радовались как сумасшедшие, впрочем преждевременно! Специалисты определили, что глаза Тонды абсолютно не реагируют на свет. Это был приговор. И никто больше не заводил о том речь.

Что там ни говори, а Тонда все-таки не сдался. Он получил на шахте настоящую закалку и делал невозможное…

В больнице я пробыл всего десять дней. Но их с лихвой хватило на то, чтобы я обратил внимание на девушку с замечательной плавной походкой, строгой с виду и по манере держать себя. Она была хирургической сестрой. И во время операции молча подавала врачу его страшные блестящие инструменты.

Первые извлечения оказались довольно болезненными. Угольные осколки проникли в глубь мышц, раны были глубокими, и доктор не без труда удалял из меня высококачественное болденское топливо.

— Сейчас будет больно, — предупреждал он.

Я лежал, вцепившись в металлические края операционного стола, и старался придать своему лицу каменное выражение.

— Только не жалейте меня, доктор, — «швейковал» я. — «Ради государя-императора» [21] Слова из гимна Австро-Венгерской монархии. В Чехословакии употреблялись с большим сарказмом и насмешкой. я выдержу все! Хоть рвите мое тело на мелкие кусочки.

— Оно у тебя, парень, и так уже разорвано, — отвечал доктор.

Сами понимаете, я терпел, конечно, не ради «государя-императора», а из-за операционной сестры Элишки.

Я часами просиживал в коридоре в кресле, оцепенев от напряжения и выпрямившись, потому что не мог прислониться к спинке своей израненной спиной, и предавался мечтам о том, как увижу эту не слишком разговорчивую девушку. Вот она выплывает своей величавой походкой и следует от одних белых дверей к другим. Иногда я по нескольку часов ждал ее и отказывался перекинуться в картишки. Окружающие быстро сообразили, в чем тут закавыка. Намекам и остротам не было конца, и это заставило меня один раз все-таки в карты сыграть… Я был не бог весть каким картежником, просто кой-чему научился на нудных лекциях инженера Прокеша в техникуме. Инженер Прокеш и сам на своих занятиях клевал носом и потому не заметил бы, даже если бы мы гоняли в футбол.

В карты я сыграл настолько бездарно, что больше меня не звали.

С Королевой Элишкой я впервые заговорил в пустом больничном коридоре. На мне были широкие казенные кальсоны, завязанные внизу тесемками. Сия малопривлекательная одежда плюс синий в полоску больничный халат делали меня похожим на турка в национальном костюме.

— Сестричка, — обратился я к ней сдавленным голосом, будто в горло мне засунули клок марли.

Она окинула меня взглядом, словно увидела какую-то странную голенастую птицу, и рукой с длинными, тонкими пальцами сделала отрицательный жест, молча указав на двери комнатки, где находились дежурные сестры. Я перевел себе этот жест так: «Со всеми имеющимися пожеланиями, жалобами и вопросами обращаться по другому адресу».

Я замер с полуоткрытым ртом и растерянно провел рукой по передней поле своего «халата». Больничные кальсоны, сшитые, естественно, не по мне, то и дело расходились на самом неподходящем месте, и я испугался. Этот испуг остался у меня навсегда. И сейчас, как только я попадаю в холодное пламя Элишкиного взгляда, меня начинает мучить ощущение, что после смены я плохо вымыл уши или у меня на непристойном месте отлетела пуговица…

Но парящая в облаках девушка уже исчезла за дверью операционного зала. И даже не оглянулась.

Я уполз в свою палату, значительно уменьшившись в размерах, и старательно следил, чтобы шлепанцы не слишком хлопали меня по пяткам. Как будто она могла это услышать.

Когда я вернулся из больницы, наш заводской доктор Ого-го осмотрел мою залатанную спину и, как и следовало ожидать, провозгласил:

— Ну вот, видишь! Теперь ты у нас парень ого-го!

Я снова стал спускаться в шахту. Все пошло по-прежнему, я включился в обычный рабочий ритм. Рапорты, отчеты, встречный план добычи и страх перед контролерами из отдела техники безопасности. Мне пришлось выслушать утомительную лекцию инженера Томанца по прозвищу «Уменятутоднинедотепы» на тему: «Взрывные работы и техника безопасности во время взрывных работ». Как сделать, чтобы нам не поставляли брак, или как определять его заранее — вот этого из его лекции я так и не узнал.

Но «ого-го!» мне вовсе не было. Я все время думал о той девушке из больницы.

И все пытался разгадать тайну ее серых глаз и отрицательного жеста. С упорством всех влюбленных я размышлял, как мне с ней познакомиться поближе, пытаясь вместе с тем убедить себя, будто она мне вовсе не нужна.

Да! Она была мне до такой степени не нужна, что в один прекрасный сентябрьский день я, весь дрожа от волнения, стоял у ворот больницы и ждал появления Королевы. Свой гоночный велосипед я надраил до блеска и делал вид, будто возвращаюсь с тренировок. В те времена я довольно успешно выступал за шахтерскую «Спарту» и вполне мог выйти на областные соревнования. Я влез в новые джинсы, приобретенные на сертификаты, напялил футболочку в обтяжку, которая подчеркивала ширину моих плеч и закрывала битую угольком спину. Отметину у глаза я, естественно, закрыть не мог.

Бессонными ночами и во время нудных воскресных дежурств я мечтал о том, как удачливый спортсмен, ведущий за руль элегантный велик, он же шахтер, имеющий среднее техническое образование, в модных джинсах и облегающей футболочке, исправит то, что напортачил нескладный верзила в больничных кальсонах.

Она вышла в компании двух девушек и вовсе не казалась ни высокомерной, ни недоступной. Девушки смеялись, видимо обменивались больничными сплетнями.

У меня мгновенно созрел план. Значительно быстрее, чем план отступления перед непредвиденным взрывом, там, под землей.

Я втащил свой велик на тротуар и передним колесом легонько прошелся по ноге Королевы.

— Пардон, — сказал я тоном завзятого светского льва и, прислонив велосипед к ближайшей стене, стремительно ринулся стирать с ее загорелой ноги следы дорожной пыли.

— Перестаньте! — резко сказала она. — Уже все в порядке. — Потом пригляделась и воскликнула, словно сделав открытие: — Вы? Что это вы таскаетесь со своим драндулетом по тротуару?

Справа от меня идет Королева Элишка, я левой рукой веду свой надраенный велик и гордо вышагиваю к ее дому, осчастливленный двумя обстоятельствами: она меня помнит, она разрешила себя проводить!

Мы подошли к какому-то забору, и тут яркая афиша, оповещающая об эстрадном концерте ко Дню шахтера, навела меня на счастливую мысль: