Виктор Устьянцев - Премьера

Половников не знал, что Владимирцев читал его пьесу, и потому даже не упомянул о ней, продолжая все ту же общечеловеческую тему. Вспомнив о том, что Антонина Владимировна Грибанова уступила Владимирцеву комнату, он спросил, устраивает ли их эта комната. Виктор рассказал о нравах, утвердившихся в общежитии пекарей, о Кузьме, о суде над Настей. Это настолько заинтересовало Половникова, что он предложил тотчас же отправиться на Плющиху…

В коридоре, как всегда, играли в девятку. Половников тут же вступил в игру, а Виктор пошел к себе в комнату, чтобы предупредить Марину о госте. Но дверь оказалась запертой, Виктор достал свой ключ, стал вставлять в замочную скважину, но Марина крикнула из-за двери:

— Погоди, я не одета!

Он удивился: «С чего это она вдруг стала стесняться меня?» Но все понял, когда дверь открыли и он увидел Антонину Владимировну. На Марине было темно-синее платье с серебристой искоркой, Виктор видел его впервые.

— Нравится? — спросила Марина, поворачиваясь то одним боком, то другим.

Платье ей очень шло.

— Мне оно стало тесным, — пояснила Антонина Владимировна и с грустью добавила: — Что-то я расползаться стала. Старею!

— Ну что вы! — возразила Марина. — Вы так хорошо выглядите!

— Спасибо. Но мне ведь скоро сорок.

— Не может быть! — воскликнула Марина, и Виктор мысленно согласился с ней: на вид Антонине Владимировне больше тридцати не дашь.

— Так что, покупаем? — спросила Марина, бросив на Виктора мимолетный взгляд. Но он тотчас уловил его смысл: а не очередное ли это одолжение со стороны Грибановой? И одновременно в этом же взгляде Марины — надежда: видимо, ей очень хотелось иметь это платье.

— Безусловно. Оно тебе очень идет. Кстати, ты его сейчас не снимай, ибо у нас сегодня еще один гость: Александр Васильевич Половников.

— А где же он?

— В коридоре, в девятку играет.

— Ой, а у меня даже масла нет! — всполошилась Марина.

— Ничего и не надо, мы только что из ресторана. Вот если по чашке кофе сваришь.

— Молоть будешь сам.

Мельница была ручная, крутить пришлось долго.

— Я забыл, что сегодня у нас выходной, и пошел в театр, — пояснил им Виктор. — Там и встретил Половникова. Кстати, Антонина Владимировна, вы читали его пьесу?

— Читала.

— Ну и как?

— Замысел мне нравится, но пьеса, по-моему, еще сырая.

— Кажется, Половников и сам это чувствует.

— Это хорошо, значит, напишет. Не люблю самоуверенных авторов, за них приходится вытягивать нам, актерам, а это не всегда удается. Когда слаба литературная основа, то и нам…

Закончить мысль Антонине Владимировне помешал шум голосов, донесшийся из коридора. Громче других кричал Половников. Владимирцев бросился в коридор.

Игроки, побросав карты, дружно наседали на взъерошенного Половникова:

— Раз смухлевал, плати штраф!

— Да я же не умышленно! Карты слиплись, вот я и не заметил трефовую даму. Что я, по-вашему, жулик?

— А кто тебя знает?

— Да вы что, мужики?

На шум вышел и дед Кузьма, быстро разобравшись в ситуации, рассудил:

— Карты-то и верно засалены донельзя, так что злого умыслу тут нет, неча здря наговаривать на человека. Однако кон запутался и штраф платить надо.

— Ладно, — неохотно согласился Половников, доставая кошелек. — Сколько?

— Сколько есть на кону. Такой порядок, — пояснил Кузьма, явно огорченный неохотностью Половникова.

На кону оказалось семьдесят девять копеек. Половников отсчитывал мелочь медленно, с явным сожалением бросал в блюдце по одной монете.

— Ну и жмот же ты! — не выдержал молодой пекарь Коська.

— Так ведь если бы я их проиграл! Вот вчера я одному жучку из парка проиграл в бильярд четвертную. И не жалел, потому что учился у него. А тут такая нелепость! Так, кладу восемьдесят, беру копейку сдачи. — Он долго не мог выловить из блюдца эту копейку.

— Поехали дальше? — спросил Коська, нетерпеливо наблюдавший за этой ловлей, почти презирая пришлого скрягу.

— Постой. Надо бы еще пузырек придушить, — Половников бросил на стол пятерку. — Кто сходит?

— Давай уж я, — Коська вроде бы с великим одолжением, но с тайной радостью взял пятерку и поднялся из-за стола. — Дед, посидишь за меня коночек-два? Я мигом, одна нога там, другая тут.

— Ладно, — согласился Кузьма и, достав из-под стола пустую бутылку, протянул ее Коське: — Возьми, в обмен принимают.

Владимирцев догадался, что Половников уже посылал за водкой.

— Может, хватит? — попытался отговорить он, но Коська, мигом оценив угрозу, выскользнул за дверь.

А Кузьма уже сдавал карты, то и дело поплевывая на пальцы и бубня:

— Вот, язви их, как на бутылку, дак завсегда сгоношат, а на новую колоду двух рублей не находится.

— Пойдемте, Александр Васильевич, по чашечке кофейку выпьем, — предложил Виктор.

— Кофе — это хорошо, — сказал Половников, разбирая карты. — Несите сюда.

— Я, конечно, могу и сюда принести, но там еще Антонина Владимировна.

— Это другое дело. — Половников бросил карты, но Кузьма запротестовал: — Закончи этот кон и тогда иди.

Кон, как назло, затянулся, конца ему и видно не было, но тут вернулся Коська с бутылкой, Половников уступил ему свое место за столом:

— Давайте за меня.

— А как же это? — Коська щелкнул ногтем по горлышку бутылки.

— Это тоже без меня.

Кузьма запротестовал было, но Половников решительно встал и направился вслед за Владимирцевым. Подходя к двери, они услышали за спиной довольный Коськин возглас:

— Подфартило!

Виктор представил Половникова Марине, тот поцеловал ей руку. Вышло это у него как-то неуклюже, должно быть, рук он раньше никогда и никому не целовал, да и не шло это ему. Он смутился и Антонине Владимировне лишь вежливо поклонился. Она улыбнулась ему и сказала:

— А вы, оказывается, еще и картежник.

— И притом очень азартный, — добавил Виктор. — Это он учинил скандал. Из-за семидесяти девяти копеек.

— А мне и в самом деле их жаль, — признался Половников. — Так что я вдобавок ко всему еще и скряга. А кофе — это просто гениально! Это как раз то, что мне в данный момент необходимо.

За кофе поболтали о каких-то пустяках, и Антонина Владимировна засобиралась домой.

— Если не возражаете, я вас провожу, — предложил Половников.

— Не возражаю.

На улице стемнело. Ветер утих, и сверху теперь уже не сыпалась колючая крупа, а плавно спускались крупные хлопья снега, кружась в разноцветном праздничном освещении улиц.

— Как в сказке, — с грустным вздохом сказала Антонина Владимировна.

— А почему такая грусть?

Антонина Владимировна ответила не сразу. Наверное, она и сама не понимала почему и, помолчав, откровенно призналась:

— Не знаю.

И в этом признании опять прозвучала грусть и, пожалуй, даже удивление. Александр Васильевич не понял, чему она удивилась: тому ли, что не знает причину своей грусти, или вот этой действительно сказочной погоде. Он хотел спросить об этом, но тут на светофоре зажегся зеленый свет, и Антонина Владимировна, подхватив Половникова под руку, решительно потянула его на переход: