Робин Роу - Птица в клетке

– Серьезно?

– Ага, говорят о твоих… – Он смущенно опускает взгляд.

– О чем?

– Ну…

– Иисусе, Джулиан, о чем?

– О твоих губах.

– О, похоже, мы о разных вещах думали.

– Я понятия не имел, что у парней могут быть красивые губы. Ты же их не красишь.

Понятия не имею, что на это ответить, и повторяю:

– Они просто чокнутые.

– Хуже, чем Чарли?

Ладно, тут он прав.

– Не в том смысле. Чарли просто на всех злится, и это ясно, а вот девчонок я в упор не понимаю! Ну то есть сегодня мы все должны были радоваться. Большинство уже получило письма, но вместо этого… не знаю.

– Письма?

– Ага. О зачислении в колледж. Ничего особенного. Мы все знали, что поступим, но все же.

– В который?

– Ризли. Где-то час пути отсюда. – Джулиан не особо впечатлен. – Да, знаю, но я никогда не хотел далеко уезжать отсюда. Здесь мама, а туда поступят все мои друзья, так что…

– Ты будешь жить дома?

– Нет, в общежитии. Часть «взрослого» опыта. А ты?

– А что я?

– Уже думал, куда поступишь?

– Я не пойду в колледж.

– Почему?

– У меня оценки плохие.

– Не у всех, кто поступает, хорошие оценки.

– У тебя хорошие.

– Но ты хотел бы?

– Какая разница, чего я хочу?

На миг я теряю дар речи.

– Важно ли, чего ты хочешь? Ну конечно!

Мы спускаемся по лестнице и выходим на школьный двор. На улице холодно, с минуту я прыгаю на месте, чтобы согреться, а Джулиан прислоняется к кирпичной стене.

– Уехать – это не весело, – говорит он. – Когда я был маленьким, то всегда мечтал…

Я жду, пока он закончит мысль, но с Джулианом иногда надо ждать, а иногда приходится подталкивать.

– О чем?

– О приключениях? – Он смотрит опасливо, будто ждет, что я подниму его на смех.

– Да, это здорово, – ободряюще киваю я, чтобы он продолжил.

– Мне нравились фильмы и книги о людях, что открывают новые места. Тогда мне в голову не приходило, как я собираюсь это сделать. Просто знал, что однажды куда-то поеду. Но когда взрослеешь, понимаешь, «хотеть» и «получить» – разные вещи. Ты мечтаешь куда-то попасть, но это не значит, что ты действительно туда попадешь. – Он переводит дыхание. – Когда я был маленьким… у нас во дворе…

– Да?

– Там был лес, бамбуковый лес, и я воображал… что я исследователь. – Он опять массирует худую руку, словно она сломана. – Я скучаю по дому.

Иногда Джулиан произносит вещи, которые бьют в грудь, словно кувалда. Хотел бы я купить его старый дом и подарить ему, но радости не получится, дом будет пуст. Вот бы я мог и это изменить. Обладал бы способностью обращать время вспять и все бы исправил.

– Давай туда поедем, – предлагаю я импульсивно. На его месте я бы этого хотел, но с другой стороны, не превратится ли наш визит в поездку на кладбище?

– Хорошо.

– Да? Знаешь, кто там теперь живет?

– Нет. То есть… я не стану заходить внутрь.

Я представляю, как Джулиан стоит у дома, где жил вместе с родителями, смотрит, но так никогда и не переступает порог и… боже.

– Ну, приедем, постучим, объясним, кто мы такие. Держу пари, тебя пустят внутрь.

– Я не знаю…

– Тебе неловко или ты правда не хочешь заходить? Если второе, я заткнусь.

Он смотрит в землю.

– Ну?

– Неловко.

– Так ты хотел бы войти?

– Да.

– Значит, войдем.

– Сверни здесь, – говорю я Адаму.

– Хорошо.

Я отстраненно касаюсь вентиляции на приборной панели.

– Это похоже на лицо робота.

– Я знаю, – усмехается Адам.

– Сейчас направо, у знака «проезд запрещен». Третий дом по левой стороне.

– Тот, зеленый?

– Да.

Адам выпрыгивает из машины, я медленно следую за ним.

Это мой дом, мой настоящий дом. По большей части он выглядит как обычно, но есть некоторые чужеродные детали. Почтовый ящик не наш. Венок на двери. Красные шторы на окне.

Мы уже на полпути к входной двери, и я останавливаюсь.

– Может, нам…

– Что?

– Уйти.

– Ты правда хочешь? Если так, уйдем.

Я не знаю, чего хочу.

Адам нетерпеливо ждет, и тут девочка со светлыми, забранными в хвост волосами открывает дверь.

– Вам чем-то помочь?

Адам разворачивается на голос.

– Бриттани! – Разумеется, он ее знает. Они обнимаются, она рассказывает, что взяла год академического отпуска в колледже и с удовольствием куда-нибудь сходила бы. Затем Бриттани с любопытством смотрит на меня. – А, это мой друг, – говорит Адам. – Он раньше тут жил. Можно, мы зайдем?

– Конечно! – отвечает Бриттани, мол, что за глупый вопрос.

Адам смотрит на меня и ждет, пока я переступлю порог.

В прихожей должны стоять цветы. Ароматные, почти до невыносимого. Вместо этого пахнет специями, перцем и такой острой пищей, что глаза печет. Под ногами должен лежать зеленый ковер. Вместо него красно-коричневая плитка. Пара шагов дальше – и здесь должно стоять мамино пианино, а над ним висеть одна из картин отца. Но их нет. Ничего нет.

Не говоря ни слова ни Адаму, ни той девочке, я пересекаю старую гостиную и выхожу на задний двор. Глубоко вздыхаю и смаргиваю слезы. Это мой двор, мой старый двор. Он ближе к тому, что я помню, но все равно какой-то неправильный. Словно бы меньше, стиснутый со всех сторон забором. Бамбуковый лес больше не лес, просто две дюжины восковых зеленых палок, не выше меня длиной. А ведь когда-то я мог в них заблудиться.

Я иду вдоль изгороди и пытаюсь вновь ощутить то, что чувствовал, когда думал, будто могу повелевать временем и гнуть ложки взглядом. Касаюсь красных точек на древесине. Остались лишь смутные воспоминания.

Замечаю в углу треугольный садик и замираю. Сейчас зима, цветов нет, но он по-прежнему обложен красным кирпичом, совсем как прежде. Я опускаюсь на колени в траву и прижимаю пальцы к холодной земле.

Я вспоминаю.

Раннее субботнее утро всегда пахло как-то по-особенному, чистой незамутненной радостью. Я хватал садовую лопатку, бежал на улицу и садился здесь, в этом самом месте. Помню грязь на своих пальцах. Как солнце и ветер ласкали мою кожу и одежду. Как я оглянулся, а там, на крыльце, стояла мама, все еще в ночной рубашке, закрывая глаза от солнца.

– Ты в порядке? – спрашивает Адам, когда мы уезжаем.

Мне не хочется говорить и в кои-то веки не хочется слышать Адама. Я пытаюсь ухватиться за воспоминание. Что было дальше? Мама сошла с крыльца? Что-то сказала? Что мы делали в тот день?

Но больше ничего не приходит. У меня есть только этот момент: она на крыльце, я на корточках в траве. И счастье – такое счастье, которого я уже и не помню.

– Да, – наконец отвечаю я. И пусть простой благодарности мало, прибавляю: – Спасибо, Адам.

Поездка в автобусе проходит в тишине. Скучно. Как только мы оказываемся в музее, все разбегаются кто куда и мне приходится бродить одному. Скучно. Потом пожилой охранник делает мне замечание, что я топаю. Все, поездка официально отстой.