Ольга Фикс - Темное дитя

– Здравствуйте, – сказала Тёма, отважно выступая из тьмы. До этого она пряталась за шкафом, среди теней. – Вы Сонина мама? Я вас узнала по фотографии. Только вы на ней были красивее. Хорошо, что вы приехали. Соня без вас скучала.

С чего она взяла? В жизни я ей такого не говорила. Ребенок я, что ли, по маме скучать? Наоборот, за те пару часов, что мать здесь, я уже начала испытывать привычное легкое раздражение. Ну чего она всюду лезет? Какое ей дело до моей пыли?

– Соня, а это кто? Ты мне ничего не писала.

– Не писала потому, что не знала как. Это папина дочка, Тёма.

– Сашкина дочь? Слушай, и правда! Одно лицо! А мать ее где, кто? Вы вообще как познакомились? – Мать говорила так, словно бы никакой Тёмы здесь не стояло.

– Мам, потом. Не волнуйся, я все тебе расскажу. Это длинная история.

– А чего потом-то? Это секрет какой-нибудь, что ли? Нет уж, ты давай не тяни! Мне все интересно – откуда взялась, как ты про нее узнала, давно ли. И почему все-таки ты мне ничего не писала?

– Хотите тапочки? – вежливо перебила ее Тёма, протягивая узконосую, расшитую бисером пару разношенных, но когда-то изящных тапочек из парчи.

– Ух ты какие! Это матери твоей, что ли? Не, мне не годятся, у меня нога-то покрупней будет. Но спасибо тебе все равно!

Мама ласково потрепала Тёмку по плечу:

– И эта костлявая вся! Ну что ты будешь делать! Девчонки, вы здесь вообще хоть что-нибудь едите? Ну-ка, Сонька, оставь чемодан, бери вместо него корзину и тащи на кухню. Ставь чайник! Я там всего навезла, сейчас мы с вами пировать будем! Только осторожнее, смотри не разбей, там банки!

– Стало быть, квартиру эту Санька вам на двоих завещал? Ловко это он! Чтоб ты, значит, за девчонкой его приглядывала. А мать, значит, усвистала? Логично, Санек всю жизнь на таких шалав западал. А что ж он сам тебе всего не написал в письме? Не успел, наверное, а хотя, может, просто побоялся – узнаешь заранее и вообще не приедешь никогда. А так-то ты, конечно, увидела ее и сразу растаяла. Он ведь психолог был тот еще, Санек. Как он меня умудрился охмурить в свое время – песня! А у самого-то ведь ни кола ни двора, одни книжечки в сеточке. Это уж после тетка ему в коммуналке комнату завещала. Знать бы еще, что коммуналку эту потом расселят и ему выпадет однушка на Новом Арбате, я б с ним, может, и не разводилась.

– Мам, ты прямо как в «Мастере с Маргаритой» – хорошие люди москвичи, только квартирный вопрос их испортил. Получилось, как получилось.

– Это верно. Смотреть надо всегда вперед, назад без толку оглядываться. Ладно, пока что вы вместе, но потом-то эту квартиру можно будет продать и две другие купить? Пусть хоть не в Иерусалиме, где-нибудь на окраине?

– Не знаю, мам. Потом, наверное, можно будет. Где-нибудь в Негеве или в поселениях. Я про это еще не думала. Пока что нам и вдвоем здесь неплохо.

– Ну вот и плохо, что не думала. Я гляжу, ты к ней прикипела, прямо как к родной. Разница, конечно, у вас. Это все в тебе инстинкт говорит. Своих тебе надо, Соня, своих! Я ж тебе когда еще говорила!

– Ой, мам, чего ты только не говорила!

– А ты слушай! Мать, небось, плохого не скажет. Вот ты бросила своего Сережку – и хорошо. Слабак он был, не нужен был тебе вовсе. Вообще, эти все первые любови… Так теперь тебе нужно нормального мужика завести, толкового чтоб, с деньгами. А кто ж тебя возьмет с этим чертенком?

– Мама, ну какой же Тёма чертенок? Ты просто ее еще не знаешь. Она ангел!

– Ангел-то ангел, а глазищи-то вон какие!

– Какие? Голубые глаза, пап-Сашины.

– То-то и оно, что Сашины. С такими глазами… Ладно, Сонь, давай спать. Устала я что-то с этого перелету.

– По мне, все эти чистилки новомодные – тьфу! Ими разве кожуру как следует ухватишь? Так что, Тём, бери нож поострее и шуруй! Только аккуратней, а то в момент без пальцев окажешься. Стой-стой! Что ж ты кожуру так толсто срезаешь? Так у нас от картошки ничего не останется. Смотри, как надо!

С минуту Тёма восхищенно наблюдала, как в вед-ро виток за витком опускается тонюсенькое, почти бумажное кружево.

– Поняла? Учись, пока я жива! – Отдав Тёмке ножик, мама отвернулась.

Какое-то время Тёмка честно пыталась повторить. Она прикладывала к картохе нож то под одним, то под другим углом, но он то врезался чересчур глубоко, то еле царапал поверхность клубня. Наконец Тёмка плюнула и убрала руки. Под пристальным ее взглядом нож и картохи заплясали в воздухе. Нож сам собой погружался на нужную полуторамиллиметровую глубину и срезал шкурку без отрыва, тоненько-претоненько. Не хуже, чем моя мама! Очищенные картофелины послушно и аккуратно, почти без брызг, плюхались в кастрюлю с водой.

– Май Викторовна, я уже! Что еще надо делать?

– Так быстро?! Ну ты даешь! Электровеник, а не девка. Ну-ка, дай глянуть. Неплохо. Неплохо. Еще чуток потренируешься, и будет не хуже, чем у меня. Что ж, пока иди погуляй. Недалеко только. Скоро Соня придет, обедать будем.

Тёма не заставила себя упрашивать. Быстренько, как была, обратилась у мамы за спиной в ласточку и выпорхнула в открытое окно.

Радостно чирикая, Тёмка влетела в распахнутую дверь маколета и спикировала мне на плечо. Извинившись перед зашедшей покупательницей, я выскочила на заднее крыльцо, где Тёма без посторонних глаз могла снова сделаться самой собой. Тут-то и выяснилось, что сестренка шастает по улице в одних трусиках.

– Тём, опять? Сколько раз тебе говорить?! Ну неужель трудно платье надеть? Главное, с утра выгладила, на стул повесила…

– Я забыла.

– Вот как можно забыть? Ты же девочка!

Сестренка насупилась и посмотрела на меня исподлобья:

– Возьму вот и не буду больше девочкой! Возьму и всегда буду мальчиком! Или вообще вот… – Тёмка запнулась, подбирая угрозу пострашнее. – Возьму и не буду больше совсем!

– Не будешь что? – растерялась я.

– Совсем не буду. Вообще. Никогда. Нигде. Вот.

У Тёмки был такой грозный вид, что я как-то сразу поняла, что она не шутит.

– Тём, а как же я? Я же без тебя пропаду!

– Не пропадешь! Родишь себе новую девочку, родную.

Я поняла, что чертовка слушает по ночам наши разговоры. У этих бесов слух, как у кошки.

– Тёма, не сочиняй глупости. И чужих не повторяй. Сама знаешь, ты для меня самая что ни на есть родная. Ты же папы-Сашина дочка! В жизни у меня не было человека родней и ближе.

– Да? А почему ты с ним сюда не приехала?

– Ну почему-почему… Сперва потому, что маленькая была, потом потому, что у меня своя жизнь была…

– А сейчас у тебя что, чужая?

– Сейчас тоже своя. Просто тогда была там, а теперь здесь. С тобой.

Я обняла ее, прижала к себе – такую живую, теп-лую, настоящую!

– Тём, не говори больше, пожалуйста, таких страшных вещей! В смысле, что ты больше не… Даже в шутку не говори!