Эржебет Галгоци - На полпути

— Стало быть, среди членов кооператива есть недовольные, — отрезала Мока. — А вы не хотите произвести новый обмер!

— На раздачу приусадебных участков у нас ушло уже около пятисот трудодней. И теперь снова уйдет пятьсот?!

— Разве за плохо сделанную работу вы начисляете трудодни? На каком основании? Так вы разбазариваете кооперативные средства. Пусть второй раз обмерят те же самые люди за счет трудодней, которые им уже были выписаны. Почему они выполнили работу недобросовестно?

Дани молчал. Обмером приусадебных участков занимался Антал Каса и еще два приятеля Дани, которые помогли ему стать председателем. Он не решился бы взвалить на них такую работу. Впрочем, они и впрямь провозились бы с этим делом целое лето, потому что снова их засыпали бы жалобами. Все равно нельзя распределить приусадебные участки так, чтобы все остались довольны, рассуждал Дани. Люди будут довольны лишь в том случае, если каждый получит всю кооперативную землю. Или если установить порядок, какой был прежде в больших поместьях: там ежегодно каждому крестьянину выделяли — всякий раз на другом месте — участок под кукурузу, равный восьмистам саженям, ни больше ни меньше, и все были довольны. А теперь находится тысяча поводов для недовольства. Один предпочитает получить побольше земли под фруктовый сад. Другой — под кукурузу, иначе ему, мол, нечем будет откармливать свиней. У некоторых сад маленький — за его счет они увеличили кукурузное поле; и эти тоже недовольны: разве за кукурузу выручишь столько, сколько за виноград или абрикосы, которые другие продают из своего сада? А когда отрезают у кого-нибудь половину сада, чтобы передать соседу, у которого только кукурузное поле, хозяин сада грозит соседу: «Переломаю тебе руки-ноги, если сорвешь хоть одну черешню с моего дерева…» Дани предпочел бы никому не давать приусадебных участков, тогда все были бы по крайней мере одинаково недовольны.

— Пять лет проработала я в большом хозяйстве, — продолжала Мока, и Дани злорадно отметил про себя, что она присчитала туда и два года работы здесь, в прежнем маленьком кооперативе. — И убедилась на опыте, что всякая ошибка сказывается. Если не сразу, то через полгода или через год наверняка.

— Но что я могу сделать? — раздраженно спросил он.

Мока насмешливо улыбнулась:

— Ну, конечно, что же вы можете сделать? Вам только и остается, что повторять свою любимую присказку: «Но что я могу сделать?»

Дани ждал помощи, а наживал все новых врагов. Он с удовольствием избавился бы от Моки, но не знал, как это сделать, под каким предлогом. «Переведите ее в другое хозяйство, потому что мы не можем сработаться. Я чувствую, что она мне не доверяет, считает меня способным навредить. Она замечает только мои ошибки, а о том, что работа спорится, что мы вовремя закончили сев, не говорит ни слова. Со мной она держится очень сухо, но однажды я убедился, что она умеет и улыбаться». Так сказать ему в райсовете? В сущности, ему не хотелось от нее избавляться: ведь дела в кооперативе шли лучше, глаже при агрономе, но ему хотелось бы, чтобы агрономом была не Мока, а кто-нибудь другой.

Однажды Кальман Лимпар в разговоре с ним затронул этот вопрос:

— Почему ты принял Моку на работу?

Дани сердито пожал плечами:

— Ее прислали.

— Прислали, ну и что из того? Ты председатель. Скажи, не нужна, и кончено дело.

Дани вздохнул. Если бы все было так просто!

— А где взять другого агронома? Нет его.

— Да нужен ли он вообще?

— Кто?

— Агроном. Лучше бы его не было вовсе, только бы не болталась здесь дочка Ференца Мока!

Дани с удивлением посмотрел на дядю:

— В большом хозяйстве нельзя обойтись без агронома.

— Это только коммунисты болтают, — отмахнулся Лимпар.

— Дядя Кальман, ну а…

— Зачем агроном? Неужто мы не разберемся, где у коровы хвост, а где голова?

Дани долго смотрел на него:

— Но… Но этого мало.

Лимпар был озадачен. Он столкнулся сейчас с чем-то новым, непривычным в поведении Дани. И немного сбавил тон.

— Она лишний враг тебе.

Дани знал это. Но раз не было другого агронома…

Во время этого разговора Дани пришло в голову, что надо послать какого-нибудь парнишку учиться в техникум. Кого-либо из восьмиклассников. Расходы кооператив, конечно, возьмет на себя. Он решил присмотреться к ребятам.

А пока что волей-неволей ему приходилось терпеть Моку.

Дани говорил с ней только о делах и сугубо официальным тоном. А когда девушка обращалась к нему, ее голос выражал равнодушие, злобу или насмешку. Но Дани не раз слышал, как непринужденно, весело болтала она с тетей Жофи, Пирошкой, завхозом или с прежними подружками в поле. В таких случаях ему казалось, что он попадал в неведомую страну, куда лишь ему был закрыт доступ. И он невольно огорчался.

Мока работала хорошо. Выполняла ли она все свои обязанности? Дани понятия не имел, что входит в обязанности агронома; он знал только, что тот должен, принимая во внимание все природные и экономические условия в данном хозяйстве, добиться производства продукции самого высокого качества при минимальной затрате труда и средств. Дани и не подозревал, что агроном, пришедший из большого государственного хозяйства, может считать условия в кооперативе «Новая жизнь» довольно примитивными. Мока не только выполняла свою работу, но и создавала для нее условия. Ей стоило неимоверного труда закрепить состав бригад. Особенно трудно было заставить работать женщин.

— Куда я дену ребенка? — ворчала какая-нибудь из них.

— А куда ты девала его в прошлом году? — спрашивала Мока. Но ее бывшие школьные подружки лишь пожимали плечами.

Она до тех пор теребила работников райсовета, пока в деревне не открыли трое яслей и детский сад. Потом она организовала особые женские садоводческие и полеводческие бригады и, хотя ей не удалось добиться, чтобы они соревновались с мужскими бригадами, лучшие показатели она ежедневно вывешивала на воротах конторы (где прежде обычно красовались списки передовых и отстающих налогоплательщиков), считая, что это окажет некоторое воздействие. В автодорожном управлении она хлопотала, чтобы автобусы, проходившие по деревне в трех направлениях, останавливались на околице. Тогда не приходилось бы таскаться пешком в поле с мотыгой в руках тому, у кого не было велосипеда. Она хотела также добиться, чтобы за прогулы вычитали трудодни, но правление не ставило ее предложение на голосование.

— Мы не можем вводить здесь принудительную систему, — заключил спор Дани. — Кооператив — это добровольное объединение трудящихся крестьян.

Мока терпеть не могла беспорядка. И теперь ей казалось, что она живет в доме, где метут сор из одного угла в другой. Организация сельскохозяйственных работ даже в госхозе требовала большой гибкости, потому что многое зависело от погоды. А здесь многое зависело не только от погоды, но и от настроения двухсот пятидесяти человек. Моку раздражала горячка, приводило в уныние безнадежное чувство, что в кооперативе долго еще будет царить хаос, так как приступить к наведению порядка удастся лишь осенью, когда покончат с чересполосицей. Что уж говорить о научно обоснованной хозяйственной системе, имеющей огромные перспективы, о которой столько пишут и спорят в советских специальных журналах! Все это маячило где-то далеко впереди. И Моку волновало, что ряд вопросов совершенно не волнует председателя. Кооператив пока еще не стал крупным хозяйством, и никто не прилагал усилий, чтобы вывести его на этот путь. А на ее попытки, как ей представлялось, смотрели с недоумением.