Эржебет Галгоци - На полпути

— В самом деле, что вы хотите от людей? Еще не прошло четырех месяцев, как они вступили в кооператив…

— Товарищ Драхош, не ругайте Дани, — перебила его Мока. — Это я заставила его донести на своего приятеля.

«Дани!» Никогда раньше не называла она его по имени. Всегда на «вы» и «Мадарас». Сверкающими от радости глазами посмотрел он на девушку. Лицо Моки пылало; как обычно в минуты гнева, она прикусила нижнюю губу, которая сразу налилась кровью.

— Когда-нибудь надо взяться за перевоспитание людей, — сказала Мока. — Наш долг — охранять социалистическую собственность.

— Никто вам не мешает. Занимайтесь этим.

— Заниматься этим! Но без дисциплинарных взысканий…

— А общее собрание? А воздействие коллектива? — негодовал Драхош. — А воспитательная работа? Куда смотрит парторганизация? Что делает старик Мок? Что делаете вы сами, помимо организационной работы? — Потупив глаза, Мока покусывала губы. Драхош постепенно снижал тон: — Создайте, пожалуйста, такую атмосферу, чтобы коллектив сам осуждал воров и лентяев. Я знаю, нелегко этого добиться… Не силой, не с помощью полиции организовывали мы, Мока, кооперативы, а с помощью агитации, воспитательной работы. И в дальнейшем это останется нашим самым главным оружием. — Он улыбнулся Моке. — Не проявляйте нетерпения, девочка. Через два-три года здесь, в деревне, появится социалистическое крестьянство, которое будет заниматься крупным сельским хозяйством. Требуется время. А если вы не запасетесь терпением, то удерете отсюда обратно в госхоз. А нам бы не хотелось расставаться с вами, правда, товарищ Мадарас?

Еще долго беседовали они. Наконец Драхош попрощался. Дани и Мока смотрели вслед его машине, пока огонек ее красного фонаря не скрылся во тьме. Тогда Дани сказал:

— Поехали, я подвезу вас до дома.

Мока кивнула в знак согласия. Дани включил мотор. Девушка села на заднее седло и ухватилась обеими руками за рубашку Дани, вздувшуюся на спине. Прекрасная теплая летняя ночь была напоена разнообразными ароматами: пахло отцветавшей акацией, сухим сеном, наливающимися колосьями пшеницы. Ветер, усиливавшийся от скорой езды, как тепловатая струя речной воды, ударял в их пылающие лица. Дани чувствовал прикосновение горячих рук Моки. Ему очень хотелось заглянуть ей в глаза. Они зеленые, но какой у них сейчас оттенок?

В темноте цветов не различишь, видны лишь контуры предметов.

— Ну что же, до завтра, — сказал Дани у ворот ее дома.

— До завтра, — как-то покорно отозвалась девушка.

— Прощай, Мока.

— Прощай, Дани.

После долгого перерыва они опять перешли на «ты». Словно заключили перемирие.

Постепенно у Дани несколько изменился образ жизни. По-прежнему его будили в четыре часа утра бригадиры и люди, пришедшие по всяким делам; по-прежнему он ложился спать в полночь, а то и после полуночи, но теперь он успевал заехать в полдень домой пообедать, а иногда после обеда спал часок, как в прежнее время. Он засыпал на диване полуодетый, с газетой в руке, и мать потом накрывала его пледом, чтобы он не простудился. Из того, что к Дани каждый день, помимо десяти-двадцати односельчан, приходили домой работники МТС, опытной станции, областного совета и даже министерства, мать сделала вывод, что сын ее большой человек, но, вместо того чтобы гордиться этим, она расстраивалась. Старуха предпочла бы, чтобы ее сын женился на хорошей трудолюбивой девушке, которая работала бы до седьмого пота, так же как сама она работала смолоду вплоть до прошлого года, и чтобы они жили по-старому до скончания века. Но Дани стал «легкомысленным», подобно всей теперешней молодежи, которая «родилась на готовенькое».

Да, уже страсть не к обогащению, а к самой работе придавала смысл жизни Дани.

Он вызвал животноводов из Ореховой долины, устроил собрание, и они исключили из своей бригады Дюри Пеллека. Никто не заставлял Дани делать это, он сам осознал необходимость такой меры. Члены кооператива должны убедиться, во-первых, что никто не может безнаказанно воровать, а во-вторых, что их председатель — человек беспристрастный. И последнее — самое главное.

Впрочем, Дюри скоро утешился.

Коров из Ореховой долины перевели на новый скотный двор, который построили на сто стойл с чердаком для хранения зерна, а в усадьбе госпожи Регины разместили молодняк. Перейти работать на новый скотный двор предстояло и Дюри, — ему все равно пришлось бы проститься с куриным бульоном.

Лето прошло без особых событий. Люди немало спорили, но так бывает всегда, когда кипит работа. Уборка урожая заняла сорок дней. Раньше на своих маленьких пашнях крестьяне справлялись с жатвой за две недели, если непрерывно лили дожди и надо было спасти пшеницу, вырвать ее из цепких рук земли. Теперь жатва, подобно потопу, продолжалась сорок дней. Но Дани и агрономша сделали все, чтобы хорошо наладить работу.

Хотя в деревне открыли детский сад и ясли, три четверти женщин не работали, потому что носили мужьям в поле обед: перекусив чего-нибудь всухомятку, много не сожнешь. Мока хотела устроить кооперативную кухню, но эта затея не оправдала себя. В полях, протянувшихся на шестнадцать километров, участки, засеянные зерновыми, которые составляли тысячу хольдов, были разбросаны в разных местах. Правлению кооператива ничего не оставалось, как каждую неделю резать корову, одну из тех, что уже не годились для улучшения породы, и раздавать мясо членам кооператива, вычитая его стоимость при выплате трудодней.

Народ гулял по всякому поводу: то Первое мая, то второй, то третий день храмового праздника, то двадцатое августа — День конституции, то чьи-нибудь похороны. Перед двадцатым августа на районном совещании у Дани спросили: «Можете вы сделать так, чтобы люди не работали в День конституции?» Дани ответил: «Я предпочел бы сделать так, чтобы они работали хотя бы на следующий день».

Он уже не впадал, как прежде, в панику. Ведь он хорошо знал, что творится в соседних кооперативах. Раз в неделю в райсовете проводили совещания председателей кооперативов; их устраивали словно для того, чтобы Дани черпал уверенность в себе.

Там он услышал, что есть такой кооператив, где каждый месяц «съедают» очередного председателя. И такой, где пришлось перепахать сто хольдов сахарной свеклы, потому что ее не проредили вовремя. И такой, где полицейские выгоняли народ на уборку урожая. И такой, где весь покос отдали исполу членам соседнего кооператива. По сравнению с ними кооператив «Новая жизнь» был передовым. Точнее, третьим в районе, как объявили на последнем совещании. «Что ни говорите, народ у нас трудолюбивый и неотсталый, — думал Дани. — Он прислушивается к голосу времени».

Но в начале осени дела в кооперативе разладились. Как же это случилось?