Мати Унт - Осенний бал

Потом, когда они, чертыхаясь, шли по берегу, пробираясь среди всякого хлама, Тео сказал, что это, как ему кажется, были блатные. Машинист согласился, но язык у него уже начал заплетаться. Тео попал ногами в вонючую жижу. Залив был покрыт здесь слоем помоев, сюда сбрасывалась и канализация, и промышленные отходы. В темноте море казалось нереальным, только изредка, как сквозь вату, доносилось тарахтенье какого-нибудь мотора. Машинист наткнулся на колючую проволоку, повалился и залез руками в вонючую жижу, ударил колено и разодрал ногу в кровь. Долго сидел он, ругаясь, на куче водорослей. Потом они пошли через луг к автобусной остановке. К счастью, один автобус еще ходил. Он привез их куда-то на окраину Мустамяэ. Дальше пришлось идти лесом. Тео замерз, заболели миндалины, одолел кашель. Шумели сосны, где-то рядом проходила оживленная автомагистраль. Машинист вдруг сказал, что он в деревне стянул бутылку водки. Он ее открыл, они сели, отхлебнули по доброму глотку, и Тео согрелся. Машинист рассказал, какой с ним недавно произошел ужасный случай. Он соскочил с тепловоза и думал, что обратно запрыгнет. Но запнулся, а тепловоз все быстрей — и пошел. Так и не смог запрыгнуть. Он сбил ворота и на главный путь, и дальше — прямо навстречу пассажирскому. Слава богу, с пассажирского машинист дал задний ход, а то бы ужас. Теперь пришли бумаги, сообщил машинист и налил водки, наверно, под суд отдадут, вчера и повестка была, чудо, что не арестовали. Теперь все пропало, все, чего в жизни достиг, жаловался машинист, теперь мне один черт, все до лампочки. Тео посочувствовал машинисту. Он вспомнил, как и сам он после той аферы вылетел из хорошего заведения. А какая форма у него там была, а здоровье какое! Да еще психбольница, где его в прачечной застукали с девчонкой, страх подумать. Неудачник я, подумал Тео, без Сатурна тут, видно, не обошлось. Он утешил машиниста какими-то банальностями, они докончили бутылку и двинулись дальше. Вышли на дорогу, уже по-ночному пустую, залитую ровным дневным светом фонарей, от которого их бледные лица казались еще бледнее. Дул ветер, и Тео вздыхал, охваченный непонятной тоской.

Они стали прощаться, и тут машинист вдруг забеспокоился. Слушай, ты не видел, что у меня было в руках? — спросил он в тревоге. Бутылка была, да мы ведь ее распили, напомнил Тео. Это да, а… — запнулся машинист и стал себя осматривать и округу, будто он и это все тоже потерял. Потерял чего? — спросил Тео. Куртку, признался машинист с пьяной откровенностью. Куртку? Ну да, я у этого блатного куртку стянул. Не понравился мне этот блатной, да и сядет все равно, а мне и так теперь все равно, я теперь тоже преступник, мне стесняться нечего, болтал машинист заплетающимся языком. И где же эта куртка? Она все время у меня под мышкой была. Тео сказал машинисту, раз уж начал таким заниматься, хоть бы язык держал за зубами, хотя бы перед такими не знакомыми ему людьми, как Тео. Но ты же мне друг, размяк машинист. Нет, сказал Тео строго, откуда ты знаешь, кто я? Сам воровал, сам потерял, вот и молчи. Еще на берегу, наверно, выронил, а может, в лесу, ныл машинист, как я теперь ее найду в такую темь, куртка американская, я такой в жизни не видывал. Заткнись, сказал Тео устало. Потом добавил: чао и пошел. С дураками он не желал связываться. Он предчувствовал нехорошее.

Когда он пришел домой, волосы у него были мокрые, один желтый березовый листок прилип к голове. Он глотнул, горло болело, и слева во рту тоже. Ночью он видел сон, как медведь на вершине горы бегает по кругу. В этот момент зазвонил телефон. Он пошарил рукой, снял трубку. Вы кто? — спросил женский голос.

Ночью Пеэтеру стало скучно. Он встал и принос в постель телефон. Он знал, что мама работает на телефонной станции, но она ни разу его туда не брала, хотя Пеэтер и просил. Поэтому он плохо себе представлял, как работает телефон. Но цифры набирать он все равно умел. Когда он отпускал диск, на станцию шло ровно столько импульсов, какую цифру он набрал. Набрал пять — шло пять импульсов, набрал три — три, и так далее, а на станции получают эти импульсы и дальше соединяют, по зубчику, пока не наберешь все шесть цифр. Но какой Пеэтер набрал номер, он уже не помнил, потому что набирал наобум. Первый номер не ответил. Генератор переменного тока заставил звенеть телефон, наверно, где-нибудь в пустой конторе либо напугал мышей в каком-нибудь магазине. Эхо всего этого достигло мембраны, которую Пэетер держал возле уха. Он напряженно прислушивался к тому, что было в трубке помимо посланных им сигналов. Далекие шорохи, голоса, а вроде и не голоса. Пеэтер положил трубку и снова набрал — теперь только пять цифр. Последний набиратель на станции, значит, не сработал, вызова не последовало. Слышался только тихий шум, неизвестно откуда. Из-под земли? Или из коридоров? Как будто кто-то осторожно дышал. Но слышал ли кто-нибудь это молчание? Пеэтер сам боялся дохнуть. Может, его сейчас без слов с кем-нибудь соединило? С каким-нибудь зверьком, который залез в телефонный кабель сквозь стальную экранировку и поливинилхлорид, с каким-нибудь кротом под землей или с усатым сомом на дне моря? Он испугался и положил трубку на место. Телефон, значит, не работал. Но это невозможно проверить. Когда снимешь трубку, телефон работает. Когда трубка на месте, ничего не слышно. Но откуда-то ведь приходит ток, который заставляет телефон звенеть. Следовательно, телефон готов для принятия этого тока, а значит, он работает. Работает беззвучно.

Пеэтер снова набрал — теперь необходимое количество цифр. Опять послышались гудки. После пяти сигналов трубку сняли. Пеэтер облегченно вздохнул: значит, не спали, а просто были в другой комнате. У меня к вам важный вопрос, сказал Пеэтер. Так поздно? — ответил голос, женский голос. Не кладите трубку, сказал Пеэтер, у меня правда один вопрос, мне надо проверить, знаете ли вы ответ. Вопрос такой: что это такое — чем больше оттуда берут, тем больше становится? Пожалуйста, будьте добры, ответьте, если знаете. Не знаю, сказала женщина. Это яма, ответил Пеэтер и положил трубку, потому что эта женщина не хотела с ним говорить, могла и вправду спать и рассердилась, что ее подняли. У некоторых телефон рядом с кроватью, но большей частью в прихожей. Непонятно, почему обязательно в прихожей. Потому что там центр квартиры или как?

Пеэтер набрал новый номер. Он решил, что больше трех гудков ждать не будет. Трубку взяли после второго. Какие-то непонятные голоса, но никто не отвечает. Вы кто? — спросил Пеэтер. А вы сами кто? — ответил хриплый мужской голос. Звонок вас не разбудил? — спросил Пеэтер. Нет, ответил голос, я просто так прилег, а кто это? Яна? Анна? Пеэтер молчал. Ну точно, Анна, облегченно сказал тот, хочешь проверить, дома ли я? Хм-хм, сказал Пеэтер. Он знал, по проводу тот не может до него добраться. Поэтому он ему и не признался. Думаешь, проведешь меня? — спросил незнакомец. Молчишь, продолжал он после долгой паузы. Ну как мне тебе объяснить, я и не думал ошибаться, я тебя сразу узнал, хотел только пошутить, но нехорошо получилось, я только заснул, а ты позвонила, а со сна всякая шутка плохо выходит. Да я ни капли не сомневался, кто звонит, а что ты молчишь, наказать меня хочешь, да? Пеэтер снова хмыкнул, и это придало незнакомцу смелости. У меня и так был грустный, пустой вечер, сказал он и сделал паузу, было слышно, как он достает сигареты, закуривает, ходил прогуляться, пришел от Олега и вдруг понял, впервые в жизни, что я уже старый человек, и что мне теперь делать, ведь молодость — единственное, что у меня было ценного, ничего я не скопил, ни денег, ни душевного покоя, ни профессиональных навыков, и теперь мне ясно одно: я страшусь старости, и этот страх все время будет расти, до самой смерти. Надо было все-таки деньги в сберкассу откладывать, надо было все-таки больше заниматься восточной медитацией для достижения внутреннего спокойствия, надо было все-таки научиться какому-нибудь приличному делу, чтобы и в старости мог им заниматься, — но все упущено, все возможности, все я проспал. Я пустое место, болящее пустое место, вот и все.