Мати Унт - Осенний бал

Сознавая, что делает глупость, он взял такси и поехал на улицу Сютисте. Отпустил такси и снова стал слоняться среди домов. Что-то попадало в лицо, но не дождь. Он начал вспоминать, что это такое, — настолько настроился на припоминание. И вспомнил: это снег. Он все еще продолжал искать, с сознанием долга бродя по выложенным плитками дорожкам, но понял, что скоро снег скроет все следы. Все преступники рады, когда идет снег. Собаки уже ничего не чуют. Снег заметает следы, как и все прочие детали. Земля стала цвета неба. Теперь уже не было так, что одно просто, другое сложно. Теперь и то и другое было просто, но далеко, рукой не достанешь. Зимой исчезают бродяги, исчезают убийцы. Подаются в теплые страны. Где им и место. По зимнему городу ходят охотники-зайчатники, бабы с вязанками хвороста, Деды Морозы и три короля. Потрескивают на морозе деревья. Устраиваются лыжные вылазки, либо на санках, с собачьими упряжками или без них. Реки покрываются льдом, дети катаются на коньках. Старая шерстобойня останавливается. Замирают соки в ветвях, вершины гор кажутся очень далекими. Звезды ведут в страну утра. Горячий свинец выливают в холодную воду. Окна покрываются ледяными цветами. Эскимосы и чукчи становятся нам вроде братьев. Птицам бросают кусочки хлеба. Зиму считают старшим временем года. Воспоминание о ледниковой эпохе? А кто ее помнит? Кто может представить себе образ нового? Ледяной покров толщиной в два километра там, где сейчас мы живем? Как в Антарктике? Снег таял у Ээро на волосах. Было двенадцать часов. Он стоял среди снежной равнины. Зажег спичку, будто хотел осветить себе лицо, чтобы его узнали, заметили, окликнули. Начиналась метель.

Надежда постепенно гасла, как постепенно гасли окна. Моя возлюбленная долго не спит, думал Ээро, моя читательница, по вечерам она долго читает, сжавшись под ватным одеялом, ее окно — единственное, которое еще остается гореть. Но эти мысли больше не помогали. Он замерз. По ставшему вдруг скользким проходу между домами он потащился домой. Из-за угла ресторана вырвался ветер, швырнул поземкой в лицо. Сквозь витринное стекло он заглянул в магазин, на банки консервированных щей, на бутылки шампанского в неживом, ночном свете. Кассовые аппараты заперты, конусы для сока пустые. Вдали светилась неприкаянная неоновая реклама, высоко и беспомощно. Гремела на ветру жестяная вывеска. Вокруг ни души. Ээро поднял воротник и побрел дальше. Домой он пришел в три. Мокрый, усталый, от всего обалдевший. Выпил рюмку водки. Бросился, не расстилая, на диван. Вместо одеяла схватил халат. Свет он погасить не решился. На дворе завывала мокрая метель. Сон не шел. Перед глазами стоял белый снег, белое лицо, белые волосы. Он знал, что дальше так продолжаться не может. Ситуацию распутать должен был тот, кто все это устроил. Уж на это у жизни должно хватить благородства.

Можно спросить себя, нельзя ли заменить случайную выборку, операцию слепую и сложную, выбором осмысленным, с теми же преимуществами, а может быть, даже и с другими преимуществами. Такой вопрос связан с вопросом об имитации случая. Можно ли заменить рулетку служащим, который помещен так, что он не может ни видеть, ни знать ставки, и по своему произволу указывает выигрышный номер по сигналу о том, что игроки внесли свои ставки?

Аугуст Каськ любил отправиться иногда за город, посмотреть на деревья. Сегодня под вечер как раз представилась такая возможность. Ночью выпал снег, покрыл мусор и городские отбросы. Аугуст Каськ надел куртку и устремился к окраине. Он сломал веточку и сбивал ею снег с сохлой травы. В молодости он срубал головы подсолнухам, резким неожиданным ударом, так что цветок и шелохнуться не успевал. Снега было еще мало, земля была рыхлая, ноги вязли во мху и сохлой траве, сзади оставались черные следы. Пройдя последнюю девятиэтажку, он через кустарник вышел на поле. Давно уж он здесь не бывал. Впереди простиралось ровное поле. Глубоко дыша, он пошел через него напрямик. Чистота воздуха, конечно, обманчива, это Аугусту Каську хорошо известно. Но здесь была, по крайней мере, иллюзия чистоты, и это успокаивало истрепанные от повседневной борьбы нервы. Он искал, не увидит ли чего-нибудь нового, что могло появиться здесь за то время, пока он здесь не был. Пристально оглядевшись, он увидел что-то непонятное и пошел в ту сторону. По пути он гадал, что бы это могло быть, но не находил удовлетворительного ответа. Среди ровного ноля, среди снежной белизны из земли выходили наружу какие-то трубы. Их было три. Одна длинная, прямая. Вторая короткая, кривая. Третья тоже кривая, изгибавшаяся в другую сторону. Первой мыслью Аугуста Каська было, что он попал на замаскированный военный объект. В любой миг могла прозвучать команда: руки вверх! Он с опаской огляделся. Никого и ничего. Вгляделся пристальнее. Что самое странное у этих труб, так это их цвет. Трубы были в белую и красную полоску. Чтобы лучше бросались в глаза? Но кому? С воздуха, с земли? Опасны они или сами чего-то опасаются? Во всяком случае, они уходили в землю. Может быть, это воздухопроводы, а под землей тайная фабрика? Или убежище? Или вообще черт знает что? Аугуст Каськ осторожно подошел к трубам. Прислушался, что там творится под землей. Труба тихонько гудела, но все трубы так гудят. Понюхал трубу — пахнет пылью и ржавчиной. Ничего Аугуст Каськ не выяснил. Он уже жалел, что пришел сюда. Следы на снегу отчетливо видны, скрыться незамеченным не удастся. Лучше поскорее убраться от этих странных объектов.

Аугуст Каськ брел по дороге и наслаждался безлюдием. На дороге не нашлось ничего примечательного. Выковырял палкой какой-то блестящий предмет, но он оказался простой пробкой от лимонадной бутылки. Дойдя до бывшей мызы, он повернул назад. Небо затянуло снежными облаками, а под ними был город, куда он возвращался. Над городом, ниже облаков, стелился дым. После метели было тихо, дым висел неподвижно. Слышались далекие голоса, странные шумы. Аугуст Каськ вздохнул и направился в сторону города.

Идя через лес, он опять заметил что-то цветное. На этот раз не в красную полоску, а желтое. Он подошел ближе и увидел под кустом, куда снегу не намело, нейлоновую куртку.

Желтую, в синюю клетку. Таких он раньше не видел. Он рассмотрел куртку и обнаружил, что она сделана в Америке и совсем новая. Размер казался великоват. Аугуст Каськ оглянулся, сбросил свою куртку и примерил найденную. В самый раз. Поколебавшись, Аугуст Каськ остался в ней, а свою старую понес в руке. И одет-то не по моде, а тут случай помог, можно наконец и о себе подумать. И бодро зашагал к шоссе.

Аугуст Каськ был счастлив, оттого что все кругом было бело от снега. Ему вообще нравился белый цвет. Ему нравились белые цветы, белые флаги, белые скатерти. Он и как парикмахер предпочитал белокурых. Ему нравились и белые лошади, белые куры, и белые коровы были ближе его сердцу.