Милорад Павич - Современная югославская повесть. 80-е годы

— Родители?! — Седоватый оживляется. — Мать и отец на работе и ни черта не знают, что творят эти шалопаи!

— Я всегда говорил, — встревает старичок в панаме, — что место женщины в доме! Матери должны воспитывать детей.

— Да. Если бы мужья достаточно зарабатывали! — добавляет кокетка в очках. — Положите мужьям приличную зарплату…

— А у общества, — продолжает седоватый, не обращая внимания на реплики со стороны, — есть дела поважней, чем эти негодяи!

— Разумеется. — Разговор дается Новаку с трудом. — Эти негодяи к нашему обществу отношения не имеют! Нам их прислали маленькие зелененькие с Марса.

— Негодяи есть негодяи! — отрезает седоватый. — И разговор с ними один: наручники — и куда положено.

Да где же, наконец, этот вонючий автобус? Долго ему еще терпеть этого престарелого хулигана, этого насильника с седеющими бакенбардами? Знает он таких — им бы силой против силы. У таких против насилия одно лекарство — насилие! Ничтожества! Уж они б дали рукам волю, будь на это закон…

Появляется автобус, однако у Новака пропадает желание ехать.

— Старик, да ты не в себе! — Тот, с золотым крестом, хватает его за рукав. — Как ты с ним мог так? Как решился?

— А что такое?

— Ты и не знаешь, с кем связался! Это же опасный человек! Держись от него подальше…

— Ох, я тебя умоляю! Уж если он опасный, тогда я…

— Старик, с ним и вправду шутки плохи!

— Ты его знаешь?

— А ты знаешь Дино Рутича?

— Дино Рутича?

— Наверняка знаешь. Оператор на телевидении.

— Кажется, знаю.

— Так вот, мы с Дино тут как-то вечером устроили этакий мини-группешник. По правде сказать, две киски да нас двое. Дино притащил кисок, у него на телевидении этого добра хватает, ну, за мной, ясное дело, — квартира, жратва и выпивка. Мы слегка перебрали, да и киски приложились, так что, видать, было у нас чересчур громко. Но ты бы посмотрел на кисок! Одна, только тронь, уже визжит, как в Хичкоковском фильме! Ну, я тебе скажу, старик! Так это была моя. Дино меня как хозяина уважил. Вообще-то потом мы, понятно, менялись. Тебе так приходилось, старик?

— И что дальше?

— Ну, развлекаемся мы, выпиваем, шумим, в душе купаемся, опять дринк и опять, понятно, развлекаемся, орем, и все как полагается… а тут звонок в дверь! Дело-то за полночь! Кто бы это мог быть? Ну, думаю, как пить дать эта дура, бывшая моя, и говорю Дино: иди ты, Дино, открой. Дино пошел. Смотрю, что-то долго его нет. Но слышу: он громко с кем-то разговаривает. Пошел я взглянуть, что там за поздний гость, чего ему надо? И знаешь, старик, кто это был?

— Нет.

— Ей-богу, этот самый седеющий плейбой с партизанской биографией!

— Разве он живет в твоей высотке?

— Живет, как бы не так! Навещает тут одну. Длинноногая такая, ходит как пишет! А сам он вроде бы какая-то шишка и в Нью-Загреб только время от времени наезжает. Ну, ясно зачем.

— Неужели на автобусе?! — не верится Новаку.

— Ты прямо как вчера на свет родился, старик! У этого типа своя система. Не зря он начальник! Для домашних — жены, детишек — в командировке, на симпозиуме или там с какой-нибудь делегацией. В подобные поездки руководитель, понятно, отправляется не на своей машине. У него есть служебная и шофер Славек. А на служебной и с шофером Славеком нельзя в Новый Загреб! Разве нет?

— А что этот тип от вас хотел?

— Что хотел? Чтоб затихли! Мы якобы чересчур шумели, так товарищ пришел нас воспитывать. Говорит: мешаем рабочему народу, нарушаем заслуженный покой славного рабочего класса. Рабочий народ, рабочий класс — это он-то с его вертихвосткой! Умрешь от смеха! А когда нам с Дино все это до смерти надоело и мы этого типа послали куда положено, он, хвать, вынимает из халата пушку! Да еще какую! С кочергу величиной… Я от страха чуть в штаны не наделал!

— Слушай, старик! — В голосе Новака звучит беспокойство. — Ты это все от «а» до «я» выдумал! Признайся!

— В чем признаваться? — обижается Золотой Крест. — Ты что, не веришь?!

— Все ты выдумал. И то, как менялись…

— Я! — Толстяк подскакивает как ужаленный. — Честное слово! Чтоб я сдох, если вру! Да спроси Дино Рутича! Есть же Дино Рутич… Прошу тебя, спроси Дино Рутича!

— Ладно, спрошу Дино Рутича. Но смотри, если врешь!

Новак, не прощаясь, отворачивается и словно забывает про толстяка, а тот уже из дверей автобуса кричит:

— Обязательно спроси Дино Рутича! Дино Рутич все тебе скажет….

Кто такой Дино Рутич? Да и сам этот нацепивший золотой крест толстяк, с которым они знакомы не один год и которого он почти не знает? Кто этот ублюдок с седеющими бакенбардами? Что у них общего? Смущает его и тот жуткий эпизод с револьвером величиной с кочергу.

— К чертовой матери и автобус, и типа с бакенбардами, и… — Новак не сразу находит слова. — И всю югославскую обувную промышленность!

В самом деле, левый ботинок здорово натирает. Он оглядывает ботинок, особенно задник, и как бы воочию мозоль, кровавую, огромную, как монета в 50 пар [62] Пара — мелкая монета, сотая часть динара. . И обнаруживает, что несправедлив к отечественной обувной промышленности: на нем итальянские мокасины! А автомобили, глядишь, понесли этот несправедливый упрек на восток и на запад. Ничего страшного, утешает он себя, как воспитанный на телероликах человек: перемотаем пленку назад и возьмем другую, правильную:

— К чертовой матери и автобус, и типа с бакенбардами, и всю итальянскую обувную промышленность!

Та-а-ак.

Эта игра помогает ему отвлечься от мрачных мыслей. Главное, старик, иметь монтажный стол! Когда он у тебя есть и ты носишь его с собой, то есть в себе, тогда все до умиления просто: монтируешь жизнь по собственному вкусу. Словно галстук завязываешь. Можешь и большим узлом, и маленьким, а можешь вовсе без узла. Смотря по какому случаю, в зависимости от настроения и времени года. Или от возраста. Известно, каждому возрасту пристало свое. Чем ты старше, тем…

Отчего с годами все меняется? Физический облик, биологическое старение — это понятно. Но как объяснить изменения в психике и, особенно, в характере? Отчего мы со временем утрачиваем, скажем, чувствительность? Отчего все разнообразные и многочисленные шипы, колючки, щупальца, которые в молодости столь живо реагируют на окружающий мир и до двадцати или чуть позднее реагируют (и регистрируют) на каждый вздох и трепет, отчего все эти реакции притупляются, чахнут, а то и увядают совсем? Сколько он знает примеров, когда от «молодого разгневанного» не осталось ни молодости, ни тем более гнева! Дай «поколению кожанок» насытить желудок, и оно готово содрать кожу с поколения бунтовщиков! И сам Джеймс Дин (так звали Юру Брницу с Загребской ветки), не заплати он за собственный бунт такой дорогой ценой, даже он сегодня занимался бы скорее простатой, чем протестом…