Милорад Павич - Современная югославская повесть. 80-е годы

Временами небо на востоке приоткрывалось, как сощуренный глаз, пропускало немного света, только свет этот был мутный, будто сквозь серую пленку. Чуть обозначались контуры домов и деревьев, но, кроме этих силуэтов, ничего нельзя было различить, и потому все кругом выглядело декорацией. Бывало, сверкнет яркий свет, как лезвие ножа, и снова исчезнет. А вечером наваливалась полная темнота.

— Господи, что за страшная зима, — удивлялись люди. — Слепая. Она и нас ослепит. Привыкнем к темноте и станем как совы.

А северный ветер свирепел и приносил все больше холода. От стужи болели многие. Умерли мать и отец Методии Лечоского — того лесоруба, что был похож на Мила. Стариков не стало в один и тот же день. Слабые и немощные, лежали они рядом, прислушиваясь к дыханию друг друга, храбрились, говорили ободряющие слова, только бы выдержать зиму, не испустить дух. Но вот у старика замерло дыхание, остановилось сердце. Его подруга поняла, что осталась одна, и жизнь покинула ее бренное тело.

— Упокой господи их души, — говорили люди. — Были они верные друг другу при жизни, остались верными и в смертный час. Ушли вместе.

Мороз так заледенил землю, что она стала как камень, невозможно было выкопать могилу. Усопших стариков в гробах оставили в церкви. Там они лежали целую неделю, словно уснувшие или забальзамированные. Когда мороз ослаб, их похоронили. Прощаясь, люди заметили на лицах покойников румянец — словно бы они оживали и кровь заструилась по жилам. Но потом стало ясно, что румяные блики отбрасывает заря, пробиваясь сквозь церковные окна.

От холода Илко заболел снова. Вернулась старая лихорадка. Его трясло, знобило, он пылал огнем. И все время бредил, беседуя с умершими:

— Прийти к тебе? Хорошо, приду… Не хочешь? Не надо.

Кала кладет отцу холодный компресс на лоб.

— С кем ты разговариваешь, отец?

— С твоей матерью.

— С мамой?! — Кала вздрогнула. — Ты что, ее видишь?

— Вижу.

— А что она говорит?

— Зовет меня к себе… У нее теперь хороший дом… Вот погляди — это ключ от него.

Илко разжал ладонь, и Кала, оцепенев от ужаса, увидела ключ.

— Боже мой! — заплакала она.

Богуле тоже смотрит на ключ и пытается вспомнить, где он видел его раньше. Илко сжимает ладонь…

В четверг приехал доктор Татули, дал лекарство. Через пару дней больной попросил внука принести зеркало, поглядел на себя и усмехнулся:

— Рано мне помирать!

Богуле спросил:

— Дедушка, ты видел рай, да?

— Какой там рай, — ответил Илко. — Эту штуковину бог придумал, чтобы нас шантажировать.

— И почему архангел Михаил отпустил твою душу? — со злостью бросила невестка.

Илко втянул голову в плечи, побледнел:

— Не надейся, невестушка! У меня с ним приятельские отношения. Мы подружились, когда я в обнимку с дамой лежал под его иконой… Было это на острове Крит.

— Вот сатана. — И невестка вышла из комнаты.

…На острове Крит Илко очутился в годы первой мировой войны. Он плыл пароходом из Франции в Стамбул, но корабль угодил в шторм, повредился и пришвартовался на Крите.

Пока шел ремонт судна, Илко целыми днями гулял по острову. В деревнях остались только женщины. Мужчины воевали на Салоникском фронте. Илко зачастил в гости к одной солдатке. С нею он и нежился в постели под иконой Михаила-архангела. Казалось, святой взирает на парочку с блаженной улыбкой. После любовного свидания подружка Илко крестилась, целовала лик Михаила-архангела, просила отпустить ей грех и радостная выбегала на веранду, хихикая на разные лады от удовольствия: хи-хи-хи… хо-хо-хо… Заслышав это, соседи переглядывались: «Опять наша курица кудахчет, видно, снесла яичко».

Посещал Илко и другую островитянку. Метиска — гречанка по отцу, арабка по матери, — была она красива, стройна, с медно-оливковым цветом лица, большими черными глазами, длинными изогнутыми бровями. Ее облик чем-то напоминал изображения древних египтянок, жен фараонов. Она и держала себя с достоинством. Бывало, сядет в коляску, которую толкала перед собой служанка (одна нога у красавицы была деревянная), высоко поднимет голову с пышными волосами, похожими на конскую гриву, и гордо смотрит только вперед. Гуляла ли она по саду или восседала в коляске, словно на троне, палка в ее руках, украшенная блестящими камнями, инкрустированная серебряными узорами, казалась царским жезлом.

Прекрасная метиска расспрашивала Илко о его жизни, откуда он родом, как оказался на Крите, куда держит путь. Илко рассказывал, а собеседница слушала с интересом и цокала языком, удивляясь: «Цу-цу-цу».

И у нее в комнате висела икона Михаила-архангела. Ложась в постель, она всегда тушила свет, чтобы святой не смотрел на плотские утехи и чтобы Илко не видел ее деревянную ногу. Красотка повторяла:

«Полюбила я тебя. Без тебя не могу».

Как-то даже предложила: давай обвенчаемся.

«Не могу, — отклонил эту честь Илко. — У меня есть жена, дети. Да к тому же не могу я усидеть на одном месте. Натура такая».

Лицо подруги исказилось недовольной гримасой.

«Варвар!» — крикнула она и заплакала.

Хотите — верьте, хотите — нет, только и у третьей дамы, благосклонностью которой пользовался проворный житель Дувалеца, была икона архангела Михаила. Илко было странно встречать в каждом доме пристальный взгляд этого святого, однако ему объяснили, что с именем святого в селе связан престольный праздник: архангел Михаил — покровитель и защитник здешних островитян.

Покидая остров, Илко купил себе иконку архангела на память и с благодарным чувством…

Приехав в очередной четверг, доктор Татули осмотрел Илко и дал ему новое средство против лихорадки.

Вскоре больной поправился, хотя почти до самой весны не выходил из дому. У него бывали дни хорошие и плохие, когда мучил ревматизм, наваливалась тоска. Тогда он особенно старался избегать встреч с невесткой. Сидел, запершись, в своей комнате и стежок за стежком вышивал гобелен. Если заходил кто-нибудь, Илко прятал рукоделие.

Как-то мать спросила Богуле:

— Ты не знаешь, что вышивает дед?

— Кажется, портрет бога.

— Бога? Что — самого Спасителя Иисуса Христа?

— Нет, не Иисуса, а бога, — сказал мальчик.

— Не говори так, сынок. У бога нет лица, нет плоти. Никто не может знать, как он выглядит, это — дух!

— А дед знает. Он показал мне портрет, который прячет в сундучке, и сказал: это господь бог, а это — вынул другое изображение — дьявол.

— Ах, будь он проклят, не слушай ты его! — крикнула мать. С того дня она удвоила старания завладеть ключиком от сундучка Илко.

Невестка теперь часто наведывалась в комнату свекра, надеясь попасть туда, когда хозяин отсутствует. А застав его, хмурилась и уходила.

Илко спросил Мила: