Милорад Павич - Современная югославская повесть. 80-е годы

В отсутствие матери Богуле стал часто приводить Злату на чердак. Они становились перед зеркалом, обладавшим колдовской силой, и словно растворялись в волшебном стекле.

Внезапно Злата перестала приходить на свидания, не отзывалась на условный свист из сада. Ему казалось, что девушка не слышит, что ее нет дома, и он повсюду искал свою подругу — поднимался на холм, обходил поля. Тщетно. Юноша возвращался в сад, свистел, кидал камушки в окно комнаты Златы.

Целыми днями кружил он возле этого дома в надежде на встречу. Ему пришла мысль, что она больна. Собрав всю решимость, влюбленный вошел в дом. Злата, увидев его, сказала:

— Больше не приходи. — И повернулась, чтобы уйти.

Он схватил ее за руку, растерянный, изумленный.

— Почему?

Девушка молчала.

— Прошу тебя, скажи, почему? — молил он, сжимая ее пальцы.

— Родители увидели нас и запретили с тобой встречаться.

— Почему? — удивился он.

— Из-за твоей болезни…

Он вздрогнул и побледнел.

— У меня же все прошло. И по ночам я больше не вскакиваю. Правда-правда. Неужели ты мне не веришь? — Богуле погладил руку Златы, но она отдернула руку.

— Я не смею идти наперекор родителям, — сказала девушка и вся в слезах вернулась в дом.

Лицо Богуле исказила боль, закололо сердце, готовое разорваться.

Богуле лишился покоя, без конца приходил к дому Златы, но она не появлялась, искал ее повсюду, но напрасно. Отвергнутый влюбленный теперь бродил в одиночестве вокруг села, пересекал лесочки, заглядывал в сараи и овчарни, всюду, где бывал с любимой девушкой. Он чувствовал ее дыхание, иногда казалось — она рядом, и Богуле резко поворачивался, только рядом не было никого, и тень надежды исчезала… Он присаживался там, где они сидели когда-то вместе, закрывал глаза, и снова рождалась иллюзия близости — вот она, Злата, рядом, сидит, примолкнув, как примолкала в ожидании объятий и поцелуев…

Скоро юноша возненавидел свои маршруты: прогулки усиливали тоску, он словно расплачивался страданием за былые счастливые часы.

Сначала подруга часто являлась ему во сне, это смягчало боль, и Богуле считал сновидения лекарством. Ему грезилось, что любимая ждет его в поле, на ней платье, притягивающее отблески солнца. Вот она машет ему рукой, зовет. Он спешит к ней, прыгает через межи и кюветы, продирается сквозь высокие хлеба, через кустарники и не может приблизиться. Он просыпался разбитый и в полусне выходил из дому, взбирался на холм, смотрел в поле, откуда во сне она махала ему рукой, только наяву ничего не повторялось. Юноша одиноко стоял в растерянности, поникший от тоски.

В другой раз ему снилось, как он идет со Златой венчаться. Невеста в белом платье, с белым венцом на голове, на нем черный костюм отца, который Мил надевал по торжественным поводам — в праздники или когда шел на ученое собрание. Богуле костюм великоват, шляпа съезжает на глаза, и ее приходится то и дело поправлять. Он держит Злату за руку и видит у нее кольцо, которое подарил ей на лугу. Оно безобразное, блестящий камушек выпал, и пустое отверстие напоминает полость, оставшуюся после вырванного зуба или вытекшего глаза.

— А где камушек? — спрашивает Богуле с волнением.

— Растаял. Солнце растопило.

Богуле удивляется: неужели солнце могло растопить твердый камень?

…Вот юная пара стоит перед регистратором загса, ожидая, что он направит их под венец. А тот, посмотрев документы, говорит:

— Не могу вам разрешить венчаться, вы несовершеннолетние… Не хватает лет.

Жених и невеста расстроены.

— Мне лучше знать, совершеннолетний мой сын или нет, — вмешивается мать.

— Ваши утверждения не имеют законной силы, — отвечает регистратор. — Силу закона имеют только документы.

— Как это так? Выходит, наши слова ничего не значат? — возмущаются теперь обе мамаши. — Ведь мы произвели на свет своих детей, кому, как не нам, знать, сколько им лет!

— И хотел бы верить вам, да не имею права, — замечает регистратор. — Должен соблюдать закон…

Молодые люди видят, что их надежды рухнули, и плачут от разочарования. Богуле пробуждается на подушке, мокрой от слез…

Когда ему казалось, что Злата должна выйти на улицу, он был готов часами ждать этого момента, сидя у забора. Иногда удавалось увидеть ее, встать перед ней на дороге, прикоснуться к ее руке. Он клялся, что болезнь его прошла, что ничто уже не беспокоит его по ночам. Девушка молчала или, плача, говорила:

— Эта болезнь не проходит… Так сказал папа…

Богуле не терял надежды разубедить Злату, но однажды ее отец заметил его возле дома и крикнул:

— Еще раз увижу, что пристаешь к моей дочери, — прибью!..

Богуле перестал появляться около их дома, однако не оставил попыток встретить подругу на дороге, застать в поле. Он лелеял мечту, что она передумает, поверит ему, поймет, что поступает жестоко, раскается. И вернется их любовь, и снова потекут счастливые часы…

Он таил надежды до той самой встречи на сельской площади, когда, взяв Злату за руку, увидел, что кольца нет.

— Где твое кольцо? — спросил он.

— Выбросила! — крикнула она, отдернув руку.

«Проклятая!» — хотел он крикнуть в ответ, но сдержался, сжал губы, словно проглотил бранное слово. Он понимал, что оскорбление причинит боль и ей, и ему.

С этого момента надежда ушла.

В минуты отчаяния Богуле приходила мысль отомстить разлучнику — отцу Златы, даже убить его. Он строил планы, как осуществить свое намерение, какую гибель уготовить. Может, пробраться ночью в дом, пока ненавистный спит, и пристукнуть его? А как пробраться в дом? Может, встретить своего врага по пути в поле и выстрелить из засады? Только где взять пистолет? Не худо бы стукнуть его по голове топором или палкой. Но как бы это сделать половчее, чтобы ошеломить противника, не дать опомниться, упредить ответный удар? Богуле раздумывал, перебирал варианты — и не мог решиться.

Он старался выкинуть Злату из головы и из сердца, словно никогда ее и не знал, — не получалось. Пытался переключить свои мысли на другое, а они не слушались и устремлялись по прежнему руслу.

Все думы вертелись вокруг одного: «Как убедить Злату, что я выздоровел, больше не брожу по ночам? А если в кои-то веки и случается, то не беда. Разве я причинял кому-нибудь зло своими ночными прогулками? Доктор Татули говорит, что такая особенность свойственна многим людям, а некоторые и днем ведут себя как лунатики. Посмотришь — бодрствуют; приглядишься — шагают словно во сне, двигаются и действуют механически, а не по велению разума. Смотрят — и не видят. Слушают — и не понимают. Они где-то витают до тех пор, пока кто-нибудь не прикрикнет или, дернув за руку, не выведет из этого состояния».

И Богуле неутомимо искал желанных встреч. Однако мать Златы оборвала последнюю ниточку надежды. Столкнувшись с ним, она потребовала: