Душан Калич - Современная югославская повесть. 70-е годы

Непременно отправимся, но сперва придется навестить больных, которые его ждут. Больных нельзя разочаровывать.

И еще нужно будет подготовиться к лекции, просмотреть номера «Туберкулеза», написать доклад для конференции, для конгресса… Какое счастье, что он рвется к работе, что люди ждут его, что он нужен людям. Ничто не могло вывести его из равновесия. Взятые на себя в Женеве обязательства он выполнял с легкостью и радостью. Вопреки сжатым срокам, безжалостно преследующим его, вопреки утомительным поездкам…

В Греции, например, он посетил много районов, чтобы собрать побольше материала…

Вы понимаете, что я имею в виду? — спрашиваю я Брацо и Секу, которые вместе со мной ожидают, пока закончится осмотр.

Понимаете, что это для него значит? После долгого вынужденного перерыва приняться за настоящее дело!

Помните, еще в прошлом году… когда его наградили премией имени Кидрича [12] Борис Кидрич (1912—1953) — политический и общественный деятель Югославии. Премия имени Кидрича ежегодно присуждается в Словении за достижения в области науки и техники. ? Помните, как он стряхнул с себя оцепенение, просто-напросто ожил?

У меня много тому доказательств… Например, весной в санатории проходил международный семинар — впервые без него. Об этом семинаре я ему ничего не сказала, чтобы не волновать. А когда он заканчивался, мне позвонил доктор Мича и попросил разрешения югославским участникам навестить его. Только поздороваться, сказал он, если можно.

Сразу впятером? — испугалась я, однако разрешила им прийти.

Поразительно, как на него подействовала эта встреча. Он сам вел беседу, и речь его была гладкой и свободной.

Уходя, они недоуменно посмотрели на меня. Прячешь ты его от нас, что ли?

Я просто счастлив, что он поправляется, сказал Мича. Разве я вам об этом не рассказывала? — спрашиваю я Брацо и Секу, которые молчат, а я все говорю и говорю. Брацо уставился в пол. Сека перебирает бумаги на письменном столе.

Здесь есть что-нибудь любопытное? — обращается она ко мне, пытаясь перевести разговор на другое.

Но я продолжаю развивать свою идею и принимаюсь рассказывать им о Маке, хотя его историю они хорошо знают.

Нельзя сравнивать, возражает Брацо. Его-то чтили всегда… Член комитета…

Разумеется, за границей его ценили, а дома не очень. И признание его трудов за рубежом не доставляло ему особенной радости…

Дома? Да ведь дома у нас все иначе, мы друг другу мешаем!

Молодежь напирает, это верно! И нужно освобождать место молодому поколению. Оно не может ждать!

Но разве во время войны существовала проблема поколений? Разве молодые и старые не стояли тогда плечом к плечу во имя единой цели!

Это было тогда!

Это было тогда, когда мы работали от зари до зари, и не оставалось времени думать о себе…

В Белграде много разрушенных домов. Нужно было расчищать дворы, улицы.

Зачем ты-то пришел? — сердилась я на него. Оставь это нам, неужели у тебя нет другого дела?

А он гордо шел рядом со мной в рабочей одежде, с лопатой на плече и весело посматривал на меня.

Почему ты не отвечаешь?

Назло тебе. Ведь такая работа — активный отдых. Жаль только, что не удается устраивать его почаще!

Я не бог весть как ловко управлялась с лопатой. Копала скорее символически. А взглянув украдкой в его сторону, поняла, что у него дело спорится. Точно он в жизни ничем иным и не занимался!

Если человек хочет идти вперед, он должен уметь избавляться от хлама, смеялся он.

И на обратном пути пел вместе со всеми… Эх, партизаны… та-ра-ра-ра… та-ра-та-та…

А слов не знаешь?

Напиши мне, я забыл! Та-ра-та-та!

В столовой перед нами ставят тарелки с мучной похлебкой. От усталости ложка дрожит у меня в руке.

Ему хоть бы что. Ложкой он орудует так же ловко, как лопатой. И я восхищаюсь, глядя на его руки.

Отличная похлебка, а? Delicious! [13] Восхитительно! (англ.)

Delicious! Тем же тоном, каким хвалил отменнейшие блюда в нью-йоркском отеле.

Эта похлебка после полного трудового дня в бригаде стоит всех банкетов мира!

И тогда никто не интересовался твоим возрастом. Никто не смотрел косо, когда ты выкладывался на работе, отдавал все свои силы. Тогда каждому находили место. Ставили туда, где он был нужнее… А сегодня… если представляется случай, тут же избавляются.

Ты преувеличиваешь. Ведь и сегодня никто не вынуждает тебя уходить на пенсию.

Конечно. Все только добра желают. Видят, что ты устал, нуждаешься в отдыхе! Устал от суматохи. Реорганизация за реорганизацией, а возможностей работать все меньше и меньше. И вдруг ты чувствуешь, что ты в пустоте, вертишься вхолостую…

Не надо так громко!

Раньше, ты понимаешь, речь шла о том, чтобы давать, а сейчас только о том, чтобы брать, вот в чем дело. Но я опять раскричалась. Волнуюсь. Что он там делает, этот врач, почему его нет?

Наконец-то! Мне стало легче, когда врач вышел, и я накинулась на него с вопросами, Ну что? Когда мы начнем…

Посмотрим, понаблюдаем! Надо набраться терпения, успокаивает он меня.

Что еще сказать? Годы, болезнь. Прогрессирующий атеросклероз. Конечно, имеют место некоторые изменения. Колебания в ту и другую сторону. Чудес, однако, не бывает. Поживем — увидим. И знаете, как раз сейчас у меня несколько случаев еще более трагических, чем этот. Юная жизнь, например, которую съедает рак…

И вот уже странно изменившимся голосом доктор рассказывает нам о женщине, своей родственнице, которой осталось жить считанные дни. У нее муж и двое детей. Эх, да что говорить, он махнул рукой и встал.

Я не решаюсь больше расспрашивать его.

У двери он вдруг оглянулся на меня — если быть объективным, состояние его немного лучше — и ободряюще улыбнулся.

Если быть объективным, состояние его немного лучше!

Я уцепилась за эти слова и теперь полна новых надежд. Пусть во мне теплится хоть крохотный огонек надежды, пусть он тускло мерцает! Я защищу этот огонек ладонями. Прикрою от ветра, но огню нужен кислород — иначе он погаснет.

Нельзя позволить ему уйти, нам так много еще нужно сказать друг другу!

Тише!

Сека приложила палец к губам: зовет?

Ты меня звал? Ну вот видишь, дело идет на поправку!

Кто там с тобой?

А Брацо и Сека уже возле постели. И делают вид, будто не замечают, что у него остались одни глаза. Будто и не замечают, что он протянул им стиснутый кулак вместо раскрытой ладони.

Опять эти мячики ускакали? Где же они? Ага, вот они! Как это мы здорово придумали. Давайте и мы поиграем.

Сека зажгла лампочку в изголовье, мячик, летая, отбрасывает тени на потолок и стены.

Ура! — кинулась я к Дарье, вошедшей как раз в эту минуту.