Наталья Нестерова - Жребий праведных грешниц [сборник litres]

Отец с дочерью заново схлестнулись, когда чайную посуду еще не убрали со стола. Два злых, любящих друг друга человека: отец гневался на дочь за то, что напустила панику, сорвала его с места; дочь оскорбилась наветами и нежеланием отца протолкнуть ее в артистки. Перешло на личности: Соня, по словам отца, всегда была без царя в голове и даже без намека на цесаревича; отец, разорялась Соня, никогда ради нее пальцем не пошевелил и теперь, когда судьба дочери решается, не хочет мизинчиком двинуть.

Тамара Николаевна вышла на передовую:

– Если у Сонечки пока нет четкого представления о своем будущем, то, возможно, следует выбрать перспективную специальность, например экономическую.

– Бухгалтера? – уточнила Маня.

– С черными нарукавниками? На счетах щелкать? – скривилась Таня.

Соня от возмущения задохнулась.

Тамара Николаевна примирительно подняла руки:

– Тогда некая специальность, предполагающая общекультурное развитие. Главный бухгалтер, кстати, опорная, стрежневая личность любого предприятия и учреждения. Но в бухгалтеры мы не хотим. А, скажем, в искусствоведы?

– Обалдеть! – восхитилась Таня.

– Сонька искусствовед! – захлопнула ладошками рот Маня.

– Попрошу! – вскочила Соня и прошлась с гордым видом. – Известный искусствовед Софья Медведева.

– Так уж и известный! – расхохотался отец. – Что ты понимаешь в искусстве?

– Мне пока понимать не положено, я только собираюсь учиться. Представляете, как обалденно звучит: «Ты где учишься?» – «На искусствоведческом». Это не то что Таня – пять лет трупы в морге кромсать. Или Маня – уравнение на уравнении уравнением погоняет. Но Тамарочка Николаевна! – Минуту назад Соня смотрела на мачеху волком, а теперь беспардонно лебезила. – Там, наверное, конкурс, а у меня аттестат будет не очень, и вообще со знаниями…

– Попробуем задействовать связи, – скромно улыбнулась Тамара Николаевна.

Маня поступила легко и честно на матмех Ленинградского университета, Соню протолкнули по блату в Институт культуры. Таня провалилась в медицинский институт, не добрала двух баллов. Это было жутко несправедливо. Потому что Маня пришлась бы ко двору в любой области, где нужен математический выверт мозгов, Соне требовался внешний блеск. И только Таня с пеленок имела мечту, желание и дар лечить людей.

Несправедливость признавала и бабушка Нюраня, говорила по телефону:

– По всей стране дикие конкурсы в медицинские вузы, откуда тогда орды бездарных врачей?

Бабушка Нюраня еще раньше предлагала Татьянке приехать в Курск, поступать в тамошний медицинский, где она обеспечит подстраховку: бревно не пропустят, но и перспективную абитуриентку не срежут.

Но это нелепость! Все так и прут в Ленинград. А Татьянка – в провинцию?

Теперь же о всякой гордости и чванстве придется забыть – надо идти санитаркой в больницу, зарабатывать стаж. За год мытья полов и суден-уток с испражнениями, как справедливо замечала Маня, сестра забудет школьную программу и через год на экзаменах пролетит с визгом. Значит, еще один год с тряпками и ведрами. Потому что стажники, идущие по особому конкурсу, должны отработать не менее двух лет на предприятии. Как и ребята, отслужившие армию. Они поступали в вузы, сдав экзамены только без двоек.

Мане и Соне было искренне жаль сестру, которая сквозь слезы говорила:

– Это как будто я очень-очень долго ждала поезд, сказочный, волшебный, который увезет меня к мечте. Пока он будет ехать, стучать по рельсам, я увижу в окно много увлекательного. И вот этот поезд был, я пыталась влезть в вагон, но меня не пустили, вытолкнули. Грубо, с лязгом захлопнули перед носом дверь. Поезд тронулся, в нем сидят счастливчики, носами прилипли к окнам. А я стою на перроне, мелькают вагоны… И вот уже хвост поезда, и дымок над паровозом…

– Паровозов давно нет, – вытирала под носом слезы-сопли Маня. – Электровозы. Над ними никакого дымка быть не может. Это укатил состав блатных бездарей!

– Надо было со мной на факультет мировой культуры! – хлюпала Соня. – Тамара Николаевна и двоих бы протолкнула. Она моего папу боготворит.

Танин провал выплакали дружно и честно. Но до принятия решений еще оставалась уйма времени – хвостик июля и весь август. Свобода! Хорошо бы рвануть в Прибалтику, или в Гагры, или в Крым. Они трое! Сногсшибательно красивые, модно одетые, с интеллигентным флером ленинградок – это вам не московские девицы, от которых несет мещанством.

Вопрос денег и отпустит ли Бама. Деньги можно выклянчить у дяди Мити, который в теплое время года бесконечно достраивает дачу и вместе с тетей Настей готов предоставить им любой кредит. А также вариант – подвалить к дедушке Саше. На три голоса изобразить, как они измучились на вступительных экзаменах, а Тане особенно требуется отдохновение перед ужасной перспективой идти работать санитаркой в занюханную городскую больницу. Они знали наперед: дедушка буркнет, мол, подорожала нынче газировка, и выложит деньги. Но только если Бама одобрит.

Их бабушка! Просто кол, к которому они привязаны! На коротком поводке. И Баму нельзя разжалобить, задурить, мороком окутать. У Бамы вековечные принципы, установки: что положено девушкам, а что запрещено.

Марфа не собиралась устраивать инспекторских проверок в ленинградской квартире. Подвернулась оказия: соседи на личном автомобиле ехали в город, а у Камышина закончилось лекарство от давления. Плюс еще всякие мелочи, которые купишь только в городе.

Она вошла в свою квартиру (Таня, Соня, Маня как по струнке в коридоре выстроились), потянула носом:

– Табачищем воняет. Опять тут всю ночь гулеванили?

Марфа прошлась по комнатам. Хорошо, что приехала в обед, внучки успели порядок навести, пустые бутылки и пепельницы вынести. Форточки все открыты, пол влажный, только вымытый.

– Бама! Ну что ты рыскаешь, как ищейка?

– Да! У нас были друзья, мы… ужинали, танцевали…

– Среди наших одноклассников тоже есть кто, как Таня, не поступил…

– Мальчикам теперь в армию…

– В отличие от Тани…

– И еще были новые, из абитуриентов, с кем познакомились, искусствоведы…

– Математики… будущие…

– Не морочьте мне голову! – опустилась в кресло Марфа. – Что порушили, разбили, изничтожили?

Соня и Маня с двух сторон ударили Таню в бока: говори!

– Э-э-э… Ваза… хрустальная, сине-белая, из Германии. Мама ее тебе подарила на юбилей…

– Мы просто достали показать.

– Похвастаться.

– Один мальчик нечаянно задел.

– Ваза вдребезги.

– Вообще-то она была пошлой…

– Ну-ну, – не поверила Марфа, – похвастаться, мальчик нечаянно задел.

Дело было нечисто, но Марфе в голову не могло прийти, что ночью в ее квартире во время диких плясок злополучную вазу молодежь станет по очереди водружать на голову (проверяя равновесие после выпитого), пока у одного мальчика ваза не слетит с макушки, упадет и рассыплется сине-белыми кристаллами.