Карлос Сафон - Лабиринт призраков

– Спасибо, что пришли попрощаться, – выдавила она.

– Значит, мы сейчас прощаемся?

Алисия качнула головой. Так, не обменявшись ни словом, они просидели еще несколько минут. Наконец, когда она думала, что чашка, которую сжимала в ладонях, разлетится на мелкие осколки, Леандро встал, застегнул пальто и спокойно завязал шарф. Натянув кожаные перчатки и доброжелательно улыбнувшись, он наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку. Его губы были прохладными, а дыхание отдавало мятой. Алисия не пошевельнулась, не осмеливаясь даже вздохнуть.

– Я хочу, чтобы ты звонила каждый день. Как часы. Начиная с нынешнего вечера, сразу, как приедешь, чтобы я знал, что все в порядке.

Она не ответила.

– Алисия!

– Каждый день, как часы, – повторила она.

– Излишняя ирония.

– Прошу прощения.

– Как твоя нога? Болит?

– Лучше. Намного лучше.

Леандро извлек из кармана пальто флакон и протянул ей.

– Знаю, ты не любишь пить лекарства, но ты еще скажешь мне спасибо. Оно полегче, чем то, что предназначено для инъекций. Одну пилюлю, не более. Не принимать на голодный желудок. И не употреблять с алкоголем.

Алисия взяла флакон и положила в сумочку. Она не собиралась вступать с Леандро в спор.

– Спасибо.

Он кивнул ей на прощание и направился к выходу, вышагивая между своими телохранителями.

Поезд замер в ожидании под сводчатой крышей вокзала. Молоденький проводник, лет двадцати, проверил у Алисии билет у выхода на перрон и отвел к вагону первого класса, находившемуся в начале поезда и пустовавшему. Заметив, что пассажирка прихрамывает, молодой человек помог ей подняться в вагон и проводил до купе. Там он положил чемодан на багажную полку и поднял шторку на окне. Стекло запотело, и проводник протер его рукавом форменного пиджака. Пассажиры скользили по перрону, превратившемуся в зеркало от влажного дыхания раннего утра. Алисия дала проводнику чаевые, и он удалился с поклоном, закрыв за собой дверь купе.

Она упала на сиденье, в прострации глядя на огни вокзала. Вскоре поезд тронулся, и Алисия расслабилась, почувствовав мягкое покачивание вагона. В ее воображении возник Мадрид, утонувший в плотном тумане, сквозь который пробиваются первые лучи рассвета. И тут она увидела его: Варгас бежал по перрону, пытаясь догнать поезд. В отчаянном и безнадежном порыве он почти дотянулся пальцами до железного бока вагона и встретился с непроницаемым взглядом Алисии, равнодушно смотревшей на него из окна. Наконец Варгас сдался. Задыхаясь, он остановился, согнувшись и уперевшись руками в колени, с горькой усмешкой на губах.

Столица исчезала вдали, и вскоре поезд выехал на бескрайний простор равнины, терявшейся за горизонтом. Алисия ощутила, что там, за стеной темноты, Барселона уже почуяла ее запах, принесенный ветром. Она представила, как город раскрывается навстречу, подобно лепесткам черной розы. На мгновение ею овладело покорное смирение перед лицом неизбежности, которое служит утешением проклятым. «А может, – подумала она, – лишь сказывается усталость». Это уже было неважно. Алисия закрыла глаза и отдалась во власть сна, в то время как поезд, разрывая сумерки, мчался к лабиринту призраков.

Холод. Холод, безжалостно жаливший кожу, впивался в тело и пронизывал кости. Влажный холод, от которого сводило мускулы и обжигало внутренности. Холод. Очнувшись, Вальс не мог думать ни о чем другом.

Темнота вокруг была почти полной. Лишь сверху намечался слабый просвет – будто тусклый блик, попав в омут сумрака, растворился в нем, искрящейся пылью обозначив пределы окружающего пространства. Глаза Вальса приспособились к потемкам, и он различил очертания помещения размером с чулан. Голые каменные стены сочились сыростью, и влага матово поблескивала во мгле. Казалось, камни обливаются черными слезами. Пол представлял собой сплошную скальную плиту, покрытую лужами застоявшейся субстанции, к воде не имевшей никакого отношения. Воздух был пропитан смрадом. Впереди угадывалась решетка из толстых ржавых прутьев, а за ними – ступени лестницы, поднимавшейся вверх и пропадавшей в темноте.

Он находился в камере.

Вальс предпринял попытку встать, однако ноги его не держали. Удалось сделать один шаг, затем колени подогнулись, и он рухнул на бок. Ударившись головой об пол, выругался. Восстанавливая дыхание, Вальс полежал несколько минут, прижавшись щекой к липкой корке, покрывавшей пол тонким слоем и распространявшей сладковатый железистый запах. Рот пересох, словно он наелся песка, губы потрескались. Вальс потянулся ко рту правой рукой, но выяснилось, что он ее не чувствует, будто ниже локтя ничего не было.

Вальс с трудом сел, опираясь на левую руку. Поднес кисть правой к глазам, порываясь рассмотреть ее на туманный просвет, который окрашивал воздух в желтоватый цвет. Рука дрожала. Он это видел, но не чувствовал. Вальс попробовал сжать и разжать кулак, однако мышцы не слушались. И только теперь он заметил отсутствие двух пальцев, среднего и указательного. На их месте чернели два безобразных пятна, из которых свисали лоскуты кожи и мяса. Вальс закричал, вернее попытался, но голос изменил ему, и из горла вырвался лишь хриплый протяжный стон. Он упал на спину и закрыл глаза, стараясь дышать ртом, чтобы не ощущать омерзительной вони, отравлявшей атмосферу. Неожиданно он вспомнил эпизод из своего раннего детства, случившийся однажды летом в предместьях Сеговии. Старый пес заполз в подвал, чтобы там издохнуть. По воспоминаниям Вальса, тошнотворный запах, заполонивший дом, ничем не отличался от смрада, от которого у него теперь першило в горле. Этот был даже омерзительнее, полностью лишая его способности думать. Вскоре усталость одолела его, и он впал в тяжелое оцепенение, балансируя на тонкой грани между сном и бодрствованием.

Вальсу снилось, будто он едет в поезде, где не было ни одного пассажира, кроме него. Паровоз, оседлав клубы черного дыма, стремительно приближался к цитадели с лабиринтом фабричных зданий, похожих на кафедральный собор, башен со шпилями и нагромождением мостов и крыш, сплетавшихся под немыслимым углом, создавая причудливый ансамбль на фоне багрового неба. Перед тем как поезд втянулся в тоннель (казалось, что он бесконечен), Вальс высунулся из окошка и увидел, что подступы к нему охраняли скульптуры двух ангелов с расправленными крыльями и острыми хищными зубами, торчавшими изо рта. Полустертая надпись над зевом тоннеля гласила: «Барселона».

Поезд ворвался в тоннель с адским грохотом, и, когда выскочил из-под земли с противоположной стороны, впереди выросла гора Монтжуик. На ее вершине отчетливо виднелся силуэт крепости, окутанной красным сиянием. Вальс почувствовал, что внутри у него похолодело. По проходу к нему приближался проводник, скрюченный, как ствол старого дерева, расщепленного бурей. Около купе Вальса он задержался. К униформе проводника была прикреплена бляха с фамилией: «Сальгадо».