Анна Алмазная - Миниатюры (Сборник) [СИ]

— Есть хочется, — проныл я.

— Да всем хочется, — ответил бомж. — Да только место ты выбрал неудачное. Здесь редко подают, домой они спешат. И вообще… моя то корова и я ее дою, понял?

— Понял, понял, счас пойду, — ответил я, поднимаясь.

Действительно, весь день просидел, куда уж больше. В животе предательски забурчало.

— Аж так дело плохо? — сочувственно сказал бомжик. — Ну, идем, мужик, так и быть… налью тебе в честь праздничка. И хавчик, наверное, найдется.

Я лишь улыбнулся… вот он — мой ближний.

5 лет.

— Папа, давай поиграем!

— Отстань, я занят!

10 лет.

— Папа, задачку помоги решить…

— Сын, не видишь, дела у меня.

15 лет.

— Папа, я в первый раз влюбился.

— Ага, потом поговорим, встреча, знаешь ли…

20 лет.

— Папа, я женюсь. Пойдем, я тебе невесту представлю.

— А зачем, все равно скоро разведешься. А у меня командировка.

25 лет.

— Папа, у тебя второй внук родился!

— Приеду через какой месяцок, увижу. Успеется.

30 лет.

— Папа, мне уехать надо, жена в больнице, за внуками присмотришь?

— А няни, школа, садик на что? Не для того я всю жизнь вкалывал, чтобы на пенсии за внуками присматривать. Ты же сам все понимаешь…

45 лет.

— Сынок… одиноко мне, сердечко пошаливает. Новый год скоро, так тебя увидеть хочется. Заглянешь?

— Может, через месяцок. Мы с детьми и внуками идем в клуб Новый Год встречать, приготовиться надо, подарки купить… Ты же сам все понимаешь…

Снег искрился в свете фонаря, покрывая плечи прохожих крупными хлопьями.

— Дядя, с Наступающим вас! Перчатку уронили!

— Какой я тебе «дядя», сосунок!

— Дядя, а где спасибо?

— А по шее не хочешь?

Мальчишка ловко увернулся от пинка и смеясь сиганул за украшенную светящимися звездами новогоднюю елку. Мужчина проводил его злым взглядом, поднял перчатку и вдруг почувствовал, как что-то его толкнуло в бок:

— С дороги, мальчик!

— Какой я тебе мальчик, глаза разуй!

— С детьми дерешься, значит — мальчик.

Мораль — сила это не всегда победа. Иногда это и отношение к более слабому противнику.

В маленьком домике горит свет. Морозным вечером, когда по усыпанному звездами синему покрывалу катится красавица луна, я подкрадусь по скрипучему снегу к окошку и загляну внутрь. Там хорошо: ярким пламенем горит огонь в камине, и вся комната живет янтарными всполохами, живым, целительным теплом и ее рукоделием.

Я вижу лишь часть: золотистые нити, переплетенные в кружева, ожившие на ткани чувственные розы, капельки росы, и какие-то картинки, пока неясные.

— Нет, — гневно шепчет художница, в нетерпении постукивая ножкой. — Нет, нет, и еще раз нет! Она подходит к арфе, закрывает глаза и пальцы ее начинают перебирать струны. Мелодия завораживает. Золотые нити ее тянутся к полотну, вплетаясь в рисунок. И картинки вдруг оживают, а я уже не в силах оторвать взгляда от сказочного ажура.

— Это ты… — слышу.

Вздрагиваю. Художница перестает играть, тепло улыбается, подходит к окну:

— Входи, чаю попьем, поболтаем. Ну вот… Да, я люблю наши дружеские посиделки, но дорисовывать кто будет?

— Ты даже понятия не имеешь, как они опасны.

— И иметь не хочу. Обещала, делай. Хочу увидеть хотя бы одного…

— Перед смертью, да? Сожрет же.

— Ну и что. Один раз живем.

— Дура ты, не таких сжирал.

— Например?

— Э…

— Вот именно. Говоришь, сжирал, а кого — не знаешь.

И все же я ее достала. А вы что думали? Я кого угодно достану! И втолкнули меня-таки в полутемную комнату, захлопнув за спиной дверь.

Холодно тут. И человек в каком-то зеленом камзольчике. Глаза улыбаются, губы им вторят, а двигается-то как, как двигается!

Одно слово — зверь!

— Приятно познакомиться, — пискнула я. — Лиза.

— Чудовище.

И все же я не ошиблась. Настоящее. И счас сожрет.

— Кофе будешь? — какой у него чудесный тембр голоса.

Завораживает. — С имбирем?

— Ага… — не, пока не сожрет. Сначала приправит…

— Ну! — пытала меня через пару часов Аська. — И как?

— Никак, — вздохнула я. — Аська, он такой… такой… слов не хватает… он лучший, понимаешь? Не чудовище он, мечта, идеал, но…

— Что «но»?

— Но любит он… не меня.

Иду вечером, смотрю: сидит котенок в сугробе и дрожит.

Мелко-мелко. Жалко. Я его в шарф завернула, домой принесла. Дома оказалось, зверек вовсе не котенок, но симпатичный — белый. Прям очаровашка. Ушки торчком, лапки маленькие, мягенькие… ну уси-пуси, одним словом. Но тут звереныш прыгнул на кресло, потянулся, спинку выгнул, зевнул. То что он оказался зубастым — то мало сказано. Зубок много, пары, правда, не хватает, но все оставшиеся явно острые. Зверек повозился, повозился, свернулся клубочком и заснул.

Когда проснется — есть же захочет. А с такими зубами лучше дать. А то с голодухи меня тяпнет. Пока я возилась, выискивая остатки еды, за спиной раздался подозрительный хруст. Зверек стоял в дверях на задних лапах и передними ловко разворачивал стащенную из вазочки конфету. Вот, что он ест, обрадовалась я, когда пушистый схрумкал «Белочку» и недовольно глянул на меня:

— Колбасы хочу!

Вот с тех пор колбасы и конфет у меня всегда не хватает, а счастья в избытке.

Сквозняком вкрадусь в твой дом, тайной гостью проскользну к твоему столу, украдкой загляну за плечо. Встрепенешься, потянешься за чашкой кофе, сделаешь новый глоток и слова примешься за работу. Дуну на твой лоб, чтобы пропала на нем сосредоточенная складка, и улыбнешься, тепло, ласково, и вновь защелкаешь клавишами. И оживут твои герои. И будут влюбляться в них читатели. И будет захлестывать их восторг, и сердца их отзовутся на твои строчки.

А ты откинешься на спинку кресла, перечитаешь, недовольный и опять коснется глаз твоих печаль.

— Могло бы быть лучше.

Украдкой перебираю пальцами твои длинные, темные волосы, шепчу на ухо:

— И без того хорошо, очень хорошо. Ну поверь, ну прошу.

Поверь мне…

Не слышишь меня, ведь я не муза, я всего лишь ветер.

Перелетный и переменчивый. Краду мгновения чужой жизни для своей памяти.

Вновь тянешься за чашкой кофе, вновь улыбаешься странно, таинственно, и вновь принимаешься за работу. А я ухожу. Не буду мешать. Твори, душа моя.

Я никогда не была одинока. Ты был со мной.

Когда я плакала, ты утирал мои слезы. Когда я падала, ты удерживал меня на краю пропасти. Ты всегда был рядом.

Я тебе навязана, а ты все равно меня любишь. И так сильно.

Ты видишь меня насквозь, видишь, насколько я внутри прогнила, а любишь. Я клялась тебе, что стану лучше, но через мгновение забывала о своих клятвах, но ты продолжаешь меня любить. Когда я счастлива, из памяти моей испаряется, как многое ты для меня сделал. Я окунаюсь в радость жизни в одиночестве, а ты все еще меня любишь.