Лариса Бау - Памяти Лизы Х

Она пыталась вспомнить и вызвать в себе вокзальную радость детства. Не получалось. И плакать сейчас нельзя. Надо успеть до темноты придти в свое новое жилье. Вынула из рюкзака бумажку с адресом. Встала быстро, все будет хорошо, как решили. Как решил отец. Толкнула тяжелую резную дверь и вышла на вокзальную площадь.

В тени под навесом лежали люди, милиционер уныло гнал их. Они нехотя приподнимались, топтались на месте и ложились снова.

Она прошла к широкой неасфальтированной площади, к ней подкатил носильщик с двухколесной тележкой — темный худой человек в грязной белой рубахе, рваных штанах, босой. Нет, нет, покачала головой.

У вокзала выстроились лошади с крытыми повозками, ослики, запряженные в двухколесные деревянные арбы. За кем-то приехал большой фыркающий автомобиль.

Она быстро пошла, стараясь не смотреть по сторонам, к трамвайной остановке под деревьями. Воздух был горячий, горьковатый, летел тополиный пух.

На остановке было много народу. Узбеки в черных тюбетейках, у многих за ухо заложены веточки с сиреневыми мелкими цветочками, на ногах калоши, или просто босые. Местные женщины в платках и цветных широких платьях. Две были в паранджах, стояли в отдалении. Лиза никогда не видела такого. Два черных кокона, как они дышат там, что видят через эту черную сетку?

Русские были одеты привычно: светлые недлинные платья без рукавов, мокрые подмышками, некоторые обмахивались веерами. Мужчины в мятых рубашках навыпуск, некоторые в соломенных шляпах. Лица были темные, загорелые. Короткие выбеленные солнцем волосы. Лиза рассматривала людей с любопытством, которое вдруг вселило в нее радостную уверенность. Теперь она справится, люди нравились ей, она представляла их работу, жизнь, все казалось уже знакомо. Жизнь как везде, работа, дом, на столе еда, уютный спокойный вечер, радостное свежее утро, и день, непременно созидательный, полезный.

Подошел трамвай номер три, толпа заволновалась, люди напирали, суетились.

Наконец, и она втиснулась, прижимая к себе чемодан и рюкзак. Кондуктор сидел на возвышении, в белой косоворотке, с рулончиками билетов на потертом кожаном ремешке. Закричал по-русски: передавайте за проезд!

Трамвай ехал медленно, дребезжал, вожатый выходил передвигать ломом рельсы на развилках. Сначала тащились по широкой безлюдной улице, среди простых побеленных домов, потом мимо красивых старинных зданий, как в Москве, как в Вене, только маленьких, двухэтажных: банк, аптека, какие-то присутственные места. Встречались необычные для нее — из серого фигурного кирпича, с высокими полукруглыми окнами, с маленькими башенками по углам. Вдоль улиц текли узкие арыки, их сторожили высокие тополя с белеными стволами. На углах сидели торговцы какой-то мелкой едой. Трамвай завернул к скверу с посыпанными красным песком дорожками, с памятником в центре, с огромными широкими деревьями за низкой черной чугунной решеткой.

Лиза вышла на второй остановке после сквера, на Пушкинской, свернула с широкой улицы на бульвар с заброшенным сухим фонтаном и облезлыми гипсовыми пионерами по кругу.

Сверилась с планом на бумажке, повернула на неширокую улицу с белыми домами. Улица Новая. Дома были одноэтажные старые, с рельефными украшениями по карнизам, над окнами и парадными, укрепленные треугольными выступами из стен.

Улица была пустая, прохладная в тени высоких деревьев, стволы их были побелены. Напоминали строй солдат времен войны восемьсот двенадцатого года в белых штанах. В узких арыках вдоль тротуара журчала вода, кружились в пыли скукоженные ранней жарой коричневые листья.

Наконец, она нашла нужный дом. Бледножелтый, на окнах решетки ромбиком, иссохшая парадная дверь и ржавый козырек над ней, дверная ручка висела на одном гвозде. Видно было, что ее давно не открывали. Со стороны переулка были деревянные ворота и калитка в них. Постучала, покричала, никто не отвечал. Она открыла щеколду и вошла. Ее встретил пустой тенистый двор с топчаном посередине, узкий стол с лавками, колонка, огородик, яблони. Во двор выходили терраски, некоторые застекленные — цветные стекла красиво переливались в лучах вечернего солнца.

Лиза поставила вещи на лавку. Попыталась умыться из колонки — вода была ледяная. Сильная струя расплескалась на ноги.

— Давайте я подержу ручку, — перед ней стоял высокий худой человек лет сорока, пустой рукав гимнастерки был заправлен за ремень, взгляд настороженный.

— Я к Ходжаеым, — она улыбнулась, — вы не бойтесь, я их знакомая, наши отцы дружили.

— Я не боюсь. Тут вообще мало, кто боится. Хотя всегда есть чего.

Он деликатно отвернулся, когда она мыла шею. Потом ушел, вернулся с хлебом, стаканом холодного чая и белыми катышками на тарелке.

— Острожно грызите, они твердые.

Катышки оказались вкусные, солоноватые.

— Это курт, узбеки из творога делают. Вы не стесняйтесь, у меня еще есть. Я Владимир.

Сорвал с дерева яблоко, обтер об гимнастерку, протянул ей. Сидит, смотрит в глаза, улыбается.

— Я Лиза. Жарко у вас.

— Это еще не жарко, вот время чилля придет, тогда жарко. Ну я пошел на работу, мне в ночь. До свидания. Не робейте.

— Я не робкая.

Он молча улыбнулся.

Лиза села на скамью возле стола. Заскрипела калитка, народ стал приходить с работы, на девушку смотрели с удивлением, здоровались, но не подходили.

Она не помнила Ходжаевых. Они приезжали, когда она была маленькая, привозили дыни, игрушку из сухой тыквы, внутри которой звенели семечки.

Как они выглядят? Отец показал ей фотографию — восточный человек в тюбетейке, с тонкими усами, в полосатом галстуке, в пиджаке с ромбом университета на лацкане.

Пыталась вычислить приходящих по одежде, манерам. Интеллигенция — как тут выглядит интеллигенция? Профессор Ходжаев оказался сильно старше, на нем был поношенный светлый полотняный костюм, промокший подмышками, сандалии. В тюбетейке. Да, с тонкими усами, лицо темное, загорелое. Сам подошел, улыбнулся. Протянул руку, худую, коричневую, с обручальным кольцом.

— Здравствуйте, дорогая, здравствуйте, с приездом! Алишер Садретдинович, меня зовут, трудно зовут. Алишер-ака называйте. Так короче. Отец мне позвонил в телефон, сообщил, что вы приедете, что интересуетесь археологией Азии. Это прекрасно! Пойдемте в дом.

Квартира оказалась огромной, темной и даже прохладной. На застекленной веранде была кухня — две керосинки, ведро с водой, посуда, накрытая полотенцем, как у них на даче в Болшеве. С лампочки свисала лента с приклеенными мертвыми мухами. Прошли в гостиную — старинный кожаный диван, как у отца в кабинете, пианино, фигурная тумбочка, на ней пара старинных бронзовых подсвечников, радио, газеты. Стол, скатерть тоже вышитая — как у нее дома. Защемило внутри. Нет, стулья другие, ковер другой, все другое! Не вспоминай, не сравнивай! Она удивилась себе — за такой короткое время научилась загонять внутрь эти новые чувства, которые еще не нашли точного слова у нее.