Фиона Вуд - Облако желаний

Она так надеялась, что в этом году семье удастся избежать этого, но, похоже, они наскочили на слишком высокую преграду и теперь катились назад.

Подтвердив диагноз посттравматического стрессового расстройства, доктор Чин подробно объяснил, как будет проходить лечение: антидепрессанты и терапия. Но мама стала снова неважно себя чувствовать, пренебрегать приемом таблеток и не увеличила их дозировку на прописанную… и вот они там, где были.

Ван Ыок понимала, почему каждый год страдания матери совпадали с годовщиной отъезда на лодке из Вьетнама и что ПТСР превратился в монстра, каждый год стремящегося стать еще сильнее. И еще она понимала, что бы ни увидела ее мать, что бы ни пережила, это было с ней каждый день. Каждое утро, когда она просыпалась. Каждый вечер, когда она старалась заснуть. Но что же она видела? Ван Ыок нестерпимо хотелось узнать об этом, и в то же время она надеялась, что никогда не узнает. Она гадала, близки ли были те кошмары, которые ей рисовало воображение, к тому, что пришлось пережить ее родителям.

По рекомендации доктора с разрешения ее отца Ван Ыок то угрозами, то уговорами заставила-таки маму согласиться на групповую терапию с другими женщинами, которые пережили то же самое. Между мамой и дочерью происходил примерно такой разговор:

– Ма, доктор Чин говорит, есть группа женщин, которые собираются все вместе и говорят о том, как им удалось покинуть Вьетнам.

– Зачем кому-то хочется это делать?

– Группой руководит та социальная работница, Ню Май, помнишь ее? Она навещает здешние семьи? И иногда приводит людей в подготовительный клуб? Ты знакома с ней. Она приятная женщина.

– Какое ей дело собирать их всех, чтобы поговорить о том времени? И зачем ты мне это рассказываешь?

– Потому что это может помочь. Доктор Чин сказал, что тебе следует пойти.

– Я никуда не пойду. Я никого там не знаю.

– Может оказаться, что там будет кто-то из твоих друзей.

– Мне и моим друзьям не нужно разговаривать. Мы выбрались. И мы прекрасно справляемся.

– Но вам ведь не предоставили консультацию психолога, когда вы приехали, верно?

– Консультацию?

Ван Ыок неточно выразилась на вьетнамском.

– Ты понимаешь, о чем я – поговорить о своих проблемах.

Она изо всех сил старалась, чтобы в ее голосе не слышалось нетерпение или неуважение.

– По-моему, это пустая трата времени. Если ты остался в живых, считай, у тебя больше нет проблем.

Многие члены маминой семьи погибли, так что с этим трудно было спорить: если ты остался в живых, у тебя действительно больше нет проблем. За исключением одной и самой насущной – как остаться нормальным?

Но сейчас ее мать уже пару месяцев как ходила на сеансы групповой терапии, и ей вроде даже нравилось.

Ван Ыок тихонько вошла в комнату родителей, на случай если мама спала.

Но она не спала, а лежала и смотрела в потолок.

Ван Ыок присела на кровать и взяла маму за руку.

– Мама? Ты как?

– Ван Ыок, con .

Con означало «дитя», но больше с оттенком «малыш, детка» – в любом случае приветствие прозвучало ласково, и она решила рискнуть.

– Мама, ты плохо себя чувствуешь? Я принесу таблетки.

– Да ну их. Они не помогают.

– Доктор Чин говорил же – тебе следует продолжать принимать их и увеличить дозировку, чтобы они точно подействовали. Сегодня мы начнем заново. И я запишу тебя к нему на прием. Мы будем делать то, что он говорит, и продолжать принимать эти таблетки.

Мама покачала головой.

– Ты обращаешься со мной, как с ребенком.

– Я пытаюсь хорошо заботиться о тебе, как ты бы заботилась обо мне.

– Не нужно. Я же мать.

– Но иногда и тебе нужна помощь.

Во время подобных разговоров Ван Ыок старалась забыть о нередком категорическом приказании «Сделай за меня!» (прочти что-то, объясни кому-то, оплати счет, напиши жалобу, поговори по телефону, помоги разобраться с техникой…), которое совсем не сочеталось с этим «Я же мать». Но мама не видела в этом никаких противоречий.

На ее лице читалось негодование. Она была очень упрямой. И даже когда неважно себя чувствовала.

– А что будет, когда я стану доктором? – спросила Ван Ыок, мысленно скрестив пальцы за то, что использует семейную мечту как предлог, совершенно не собираясь ее исполнять.

Ура, сработало! Мама улыбалась.

– Если ты будешь упорно работать над этим. Усердно заниматься. Мы будем очень гордиться нашей дочерью. Ты станешь жить в большом доме, в Кью.

– И я буду помогать людям?

– В твоей приемной всегда будет толпа.

– И я буду требовать от пациентов, чтобы они принимали таблетки, которые я им выписала.

Мама снова упрямо поджала губы.

– Разве нет? Мама, подумай хорошенько, ты же знаешь, что так надо.

– Возможно.

– И значит…

– Значит, ты будешь лучше доктора Чина. Ты будешь выписывать только те таблетки, которые подействуют.

– Эти таблетки тоже подействуют, тебе только нужно продолжать принимать их. Не пропускать ни дня. Ты не почувствуешь себя лучше сразу после увеличения дозировки. Помнишь, он объяснял нам это?

– Они хотят получать наши деньги за таблетки, которые не действуют.

– Они действуют, просто немного по-другому, медленнее. Зато потом ты будешь чувствовать себя хорошо. Но только если станешь продолжать их принимать .

Ван Ыок поднялась, чтобы уйти.

– Сегодня шитьем займетесь вы с папой.

Отлично, ничего не скажешь – придется пожертвовать временем, отведенным на выполнение домашних заданий. Значит, все-таки терять время не на учебу можно. Но только никакого веселья. Тусоваться с Джесс: нет. Рабский труд: да. Но мама выглядела печальной и пристыженной; Ван Ыок не решилась показать свою досаду.

– Мы справимся. А еще позвоню и отменю заказы до конца недели. А ты отдыхай.

Она вышла в коридор, сделала глубокий вдох, чтобы не закричать, а потом вошла в ванную и посмотрела на свое отражение в зеркале шкафчика. Беспокойство. И раздражение. Ей придется еще и ужин готовить. Она порылась на узких полочках и нашла нужную упаковку. К счастью, мама скупо расходовала деньги и не выбрасывала то, за что уже заплатила. Ван Ыок проверила дозировку, достала две белые таблетки, налила стакан воды и закрыла дверцу шкафчика. Потом снова посмотрелась в зеркало, стерла с лица беспокойство, стерла раздражение, натянула уверенность, добавила чуть-чуть позитивного настроя и направилась обратно в спальню.

Общая комната была нововведением, но этой привилегией могли пользоваться исключительно одиннадцатые и двенадцатые классы. У каждого класса была своя такая комната в разных корпусах, и ученики могли там обедать в случае плохой погоды, просто тусоваться, если было окно в расписании, а некоторые, кому сильный шум не особо мешал, даже заниматься. Им можно было включать музыку, а еще в комнате висела огромная пробковая доска, на которую народ мог вывешивать «допустимую» информацию.