Сергей Дигурко - Статист

Набегает на берег волна, барашки рассыпаются в поклонах у гальки. Пахнет зноем смола, кудряшки резвятся в твоих волосах под заколкой. Крик чаек молва — не мадонна… поворот шеи, глаза капли в слезах. Наступает рассвет у окна, в кроватке играет соской младенец, рисует по холсту картину рука. На щеках легкий багрянец. Не мадонна, Боже… — Богиня… Кудряшки резвятся в твоих волосах под заколкой. Будешь отныне иконой не для всех, для меня, в веках.

Наша ночь … По ощущениям она не сравнима ни с чем. Это и не первый прыжок с парашютом, и не восхождение на горную вершину. Эта ночь,… как первая обезвреженная мина. Осторожность,… максимум внимания,… пот по лицу, то холодный, то горячий. Сладостный стон, дрожь, откровение… да… да…. Ты жена… я муж».

Катерина встала с кровати. Нежная линия спины, бархатная кожа, изгиб бедер. Подняла руки, аккуратно укладывая волосы. Славка увидел в зеркале высокую грудь, темный пергамент сосков.

— Катя!

Жена обернулась, не охотно прикрывая наготу халатом. Пупок упругого живота играет майским цветком, родинка, хрупкие ключицы…

— Катя!

Долгий путь через поле совместной жизни. Шаг влево… шаг вправо… на ощупь, по наитию, без инструкций.

— Слава! Будильник звенел? Я что-то не слышала. Мне сегодня в первую смену. Такая темень за окнами…

— Звенел. Шесть утра. Что тебе снилось Катя?

— Ты будешь смеяться… наша свадьба. К чему бы это?

— Расскажи.

— Ты что забыл?

— Нет… Прости…

Катя убегает в ванную комнату. На скорую руку красится. Пьет кофе…

— Катя молоко не забудь поставить в холодильник.

— Не забуду. Тебе помочь?

— Я сам.

— Дочку разбуди в школу. Соня пусть шарф теплый наденет и рукавицы. Я ушла. До вечера. Пока.

— Пока.

Темнота за окнами. Стук каблучков на лестнице. Трель трамвайного звонка. Утро.

Свирин садится в коляску. Пара оборотов колес и он у окна.

— И зачем меня тогда окликнул сержант? Знал, что нельзя идти дальше? Эта кочка, будь она трижды неладна. Споткнулся… искры… боль… темнота…

— Боги! Я понимаю, что вы не вернете мне ногу… Не вернете?

Тогда заберите мою память. За — бе — ри — те память! Прошу вас Боги!

— Или вас нет? Заснули? А может, оглохли?

Темнота за окнами. Свирин включил настольную лампу, взял скрипку: Антонио Вивальди: «Осень. La caccia allegro». Стал, играя нашептывать:

— Невыполнимая просьба, — сущий пустяк, нет мне покоя, — нервы-растяжки в натяг.

Любимая рядом, — в памяти крики ребят, Осенняя мгла и лес, где танки горят. Не претендую на многое, — малость прошу. Ни о чем не жалею, — бывает, грешу. Не безвольный, не слезами камень крушу. Мне подаянья не надо, сам я решу, Многоточье, иль точку поставить. Решу…

В бессонную темень, что есть силы, кричу: «Невыполнимо?» Молчанье, осень, живу…

Много, очень много, успеть я хочу…

В детской комнате послышались шорохи.

— Соня, вставай.

— Папа можно я еще немножко посплю?

— Можно, можно, девочка моя,… только чуть — чуть. Спустя несколько секунд скомандовал:

— Рота подъем! — И бережно сжал теплое, зевающее существо в объятьях.

— София, София… ты настоящая соня… Соня, ты знаешь, а я тебе завидую немного, слегка…

— Почему ты мне завидуешь папочка? — держа его за плечи, спросила кокетливо дочь.

— Завидую потому, что ты умеешь прыгать через лужи.

Через день, Кирилл стоял у квартиры Свирина и звонил в металлическую дверь.

— Здравствуйте, Кирилл! Проходите. Вы почти не изменились,… как на фото, только виски седые и взгляд стал другим, — сказала Катя, впуская Позднякова в квартиру.

— Каким стал взгляд? — спросил Кир, целуя руку женщине.

— Более спокойным, я бы сказала, — взяла гостя под локоть Катерина и попросила: — Кирилл, Вы только не удивляйтесь, не пугайтесь…

— Что со Славкой? Болен?

— Кто там? Кто звонил? — раздался знакомый голос из глубины комнаты.

— Слава, это Кирилл.

Кир вошел в комнату и… остановился на пороге.

Свирин сидел в кресле. На голове тюбетейка. На лице темные очки.

— Здравствуй братишка, — несколько опешив, сказал Кирилл.

— Привет, привет старичок, — заходи. Как я тебе? Квазимодо, да?

Кирилл подошел к креслу и, пожав крепкую руку друга, заметил сморщенную кожу на кисти …. Такие же следы от ожогов на худом лице…

— Где это тебя так Славка?

— Да… были места, были мгновения.

— Это — Югославия, — за мужа ответила Катя.

— Катерина! — прикрикнул Свирин.

— Ох, Славочка, Славочка… — всхлипнула жена.

— Только вот жалеть меня не надо! Я ни о чем, не жалею! — стукнул Вячеслав по столу кулаком. — А ты Кир, такой респектабельный, такой,… мэн. Хромаешь отчего?

— Катя принесите, пожалуйста, три рюмочки, — ответил Кирилл, доставая из дипломата бутылку коньяку и пакет с фруктами.

— Сейчас,… я мигом, — ответила женщина.

— Так что с ногой? — повторил Славка.

— Ты будешь смеяться,… в Анголе через реку в брод перебирался, и крокодил цапнул, сухожилия порвал, кость повредил. Теперь хромаю. Привык уже…

Катерина вернулась в комнату, держа в руках поднос с рюмками и тарелками…

— За встречу! — сказал Свирин.

— За встречу.

— Как родители? — спросил Поздняков, закусывая.

— Схоронили мы маму с папой, — ответила Катерина. — Сначала маму,… через год отца.

— Помянем! Вечная память…

Пусть земля им будет пухом, скорбно произнес Кирилл.

После паузы спросил:

— Слава, как ты? Пенсия…?

— Да… есть пенсия. Только ее в Россию нужно ездить получать. Здесь всем насрать на русских. Мы — оккупанты для них. Сам знаешь. А куда деваться?

— Да… — кивнул Кирилл. — Положение…

— За что боролись Кир на то и напоролись…

— Слушай Славка, — сменил тему Кирилл. — «Жигуль» ты свой забрал тогда у Рябого?

— Забрал, забрал. Молодец Иван сохранил в целости, в сохранности. Вот теперь проедаю …. «Жигуль». Продал я его дружище.

Друзья беседовали долго. Катерина молча слушала. Кирилл не решался спросить про Эльзу, про Ирэну. Дождавшись, когда хозяйка вышла на кухню, не выдержал:

— Славка… не слышал про тех,…про Эльзу.

— Слышал Кир. Недавно узнал. Эльзу грохнули еще в те далекие времена. Она действительно сволочью оказалась. Вот кто-то ей и воздал по заслугам.

— А… Ирэ…

— Нет Кир! — отвернулся Свирин.

— Пожалуй, мне пора Слава. Я в гостинице заночую. Номер уже снял. Не буду вас стеснять, — сказал Кирилл, оглядывая уютную квартиру Свириных.

Спустя пару дней, погостив у друзей, побродив по узким улочкам Риги, Кирилл собрался домой. Тепло попрощался со Славкой: — Держись брат. Какие наши годы…

— И ты будь здоров! Может, еще встретимся. На все Божья воля! — ответил Свирин, и обнял друга.

Прощаясь с Катей, Кирилл протянул ей пластиковую банковскую карту: