Сергей Дигурко - Песок и время

— Вот, все три фазы наброшены на контактную плату, но не прикручены гайками. Да что же это такое! Безобразие!

Сергей жестом подозвал командира дивизиона и показал на представшую перед их глазами картину.

— Можешь вызывать Аттика. Явно налицо опять преднамеренный вывод техники из строя, — гневно сказал Мартынов и пошел вместе с Иваном в сторону кабины управления.

Андрей доедал огромный бутерброд с яичницей с помидорами, запивая мандариновым соком.

— Папа, будешь? А то в меня уже не лезет, — и протянул отцу остаток бутерброда.

— Спасибо, сынок! Ну как, понравилось тебе здесь?

— Да, очень, только дизеля твои рычат, словно львы и дым из выхлопных труб воняет, — произнес мальчик, затыкая нос перепачканными пальцами.

В один из выходных дней Мартыновы собрались на море. На пляже под палящими лучами июльского солнца загорали семьи специалистов. Огромные волны накатывали на белоснежный песок, шумели, сливаясь в единое целое с гомоном детворы, плещущейся у берега. Поодаль на барханах расселись местные жители мужского пола — наблюдали, как отдыхают европейцы. Сами они в большей своей массе плавать, живя у моря, не умели. Разинув рты, вглядывались, как пловцы заплывали вдаль от берега, ныряли с маской и трубкой, занимаясь подводной рыбалкой. Мартынов, взяв в руки большую, надутую воздухом камеру от автомобиля, потянул Таню в воду.

— Кайф, такие волны. А вода, вода изумрудная, теплая, теплая, — качаясь на волнах, восхищалась Татьяна.

Сергей, плывя рядом, тянул жену на круге все дальше и дальше в открытое море.

— Сереж, может, хватит? Дальше уже Италия!

— Смотри, Андрей на берегу какой маленький-маленький, — выплевывая соленую воду, ответил Мартынов.

Их сын стоял по колено в воде, одной рукой прикрывая глаза от солнца, а другой призывно махал родителям.

— Боишься, что заблудимся?

— С тобой разве можно заблудиться? Но все же давай вернемся, Сереж. Ребенок волнуется. Да и меня что-то укачало.

Сергей, подтолкнув камеру к берегу, спросил:

— Ты не беременна случайно?

— Я тебе покажу сейчас, беременна, — воскликнула Таня и, утопив голову мужа в воду, спрыгнула с камеры и быстро поплыла к берегу.

Возвращаясь домой, Сергей и Таня хохотали, глядя, как Андрей подпрыгивает, словно кузнечик, на раскаленном песке, с упорством отвергая предложения родителей надеть кроссовки.

— Дурашка, ожоги ведь будут, — сказал Сергей и, подхватив сына, посадил его себе на шею.

Ночью Мартыновы проснулись, сын ворочался и плакал.

— Температура у него, — прошептала Таня.

— Что у тебя болит, сынок? — спросил заплаканного Андрея Сергей.

— Зуб, — хныча, ответил мальчишка.

Таня дала ему таблетку анальгина и забрала к себе в кровать:

— Спи, завтра к врачу пойдем.

— Ага, пойдем, не все так просто. Это тебе не Туапсе — спустился с горочки и вот она, стоматология. Мне придется у Ковалевского завтра с утра пораньше отпрашиваться, — сказал Сергей, пытаясь заснуть.

Утром кое-как уговорив начальника дать ему отгул, Мартынов с сыном пошел в город искать поликлинику.

У входа в маленькое здание с зелеными ставнями на окнах стояли люди. Кто зажимал щеки ладонями, кто тихонько постанывал. Андрей крепче сжал отцовскую руку:

— Не пойду, боюсь.

— Ночью опять орать будешь? Пошли, — сказал Сергей и, поднявшись по ступенькам, постучал в одну из дверей узкого коридора.

— Входите.

В кабинете пахло лекарствами и зубной болью.

— Что у вас, — спросила по-арабски, обернувшись, молодая светловолосая женщина в белом халате.

— Да вот у сына зубная боль, — также на арабском ответил Мартынов.

— А вы, наверное, русские?

— Да. А вы?

— Я из Польши, — переходя на русский язык, ответила, улыбаясь, врач. — Уже третий год в Ливии работаю. Наш городок рядом с вашим расположен. Мы и в кино к вам ходим иногда, не замечали?

— Замечал, замечал. Как же таких симпатичных соседок не заметить!

— Давай, паненок, присаживайся на кресло, я сейчас посмотрю твой ротик, — скомандовала полячка и взяла в руку какой-то металлический блестящий инструмент.

— Не сяду, — вдруг заорал Андрей. — Не сяду, у меня уже ничего не болит. Папа, пошли домой…

Мартынов взял его за руку и с силой усадил в медицинское кресло.

— Сиди и не вопи, не дергайся, не маленький уже.

— Открой рот, — попросила мальчика врач.

Тот сжал с силой губы и закачал отрицательно головой, что-то мыча.

Тогда Сергей нажал ему на щеки, стараясь открыть рот. Врач попыталась вставить свой инструмент в еле заметную щелочку. Андрей вдруг с силой оттолкнул ее ногами.

— Сумасшедший паненок, — выругалась стоматолог и беспомощно опустила руки.

— Что будем, пан офицер, делать?

Предприняв еще несколько попыток уговорить сына открыть рот, Мартынов, видя тщетность этих попыток, взял его за ухо и вытащил из кресла:

— Ну и черт с тобой, больше я тебя сюда не приведу. Позорище… Вы уж извините нас, пани, пани…

— Пани Вера, — ответила врач. — Не стоит извиняться. Я вам дам лекарств, они должны помочь. А если нет, то ведите его опять, будем привязывать к креслу.

Оставшись одна дома, Таня, с волнением ожидая возвращения сына и мужа, затеяла испечь яблочный пирог. Замесила тесто, включила газовую духовку и, выглянув в окно, увидела, что Сергей идет по тропинке один, а сзади с сосредоточенным выражением лица плетется сын.

— Что? Удалили?

— Удалили… нас удалили из поликлиники, да еще справедливо назвали сумасшедшим паненком, истериком, — ответил Сергей, отпивая из кружки холодный квас, и рассказал о случае в поликлинике.

— Так, никаких велосипедов, сидеть будешь дома и учиться писать. Понял? — рассердилась Таня. — И только пикни у меня, что зуб вновь разболелся. Я тебе покажу…

— Понял, понял, — ответил Андрей и, взяв тетрадь, заперся в детской комнате.

Поужинав, Мартыновы уселись в холле. Таня штопала порвавшиеся носки сына. Сергей крутил ручку настройки программ телевизора.

— Как только ясная погода устанавливается, так ни один канал, кроме местных, не работает. Проклятье! Напишу письмо родителям да спать…

Запечатав письмо в конверт, Сергей расстелил постель и, засыпая, услышал, как Андрей, сидя в туалете, напевает: «Три минуты, три минуты — это много или мало, чтобы жизнь, успев понять, начать сначала». А затем вдруг: «В ванной свет погас, там вонючий водолаз, а лягушке тысяча лет, она ходит в туалет…»

«Философ ты мой», — засыпая, подумал Мартынов.

Проснулся глубокой ночью от острой зубной боли, застонал.

— Ты что, Сережа? — спросила сквозь сон жена.

— Ты будешь смеяться, но и у меня зуб разболелся.

— Напасть на моих мужиков какая-то напала. И что же мне с вами делать?