Илья Ильф - Двенадцать стульев [litres, Полная версия романа]

Теперь – о Жургазе, шутке в 1936 году и последовавшем затем аресте. Глушков пошутил не там, не тогда, не про Лубянку, а главное – без последствий.

По свидетельству известного сатирика В. Е. Ардова, пошутил «темист» в редакции «Крокодила». Было это не позже 1933 года. А шутка адресована возглавлявшему журнал М. З. Мануильскому, чей старший брат тогда входил в состав ЦК партии [235]   «…Такое полезное, нужное и в то же время веселое дело»: Устные воспоминания В. Ардова и М. Вольпина о сотрудничестве с сатирическими журналами в 20-е годы XX века // Вопросы литературы. 2012. № 2. С. 220–221. .

Мануильский-старший издавна приятельствовал с генсеком. Как выше упоминалось, вместе им пришлось работать и в советской делегации, что вела переговоры с гетманским правительством Украины.

О родстве было известно в редакции, но сотрудники не боялись руководителя. Его уважали: образован, умен, дельный администратор, умел привлечь талантливых авторов. Кстати, с 1928 года Ильф и Петров – штатные сотрудники журнала «Крокодил». Регулярно печатался там и Катаев.

Мануильский пытался увещевать подчиненных, во всеуслышание высмеивавших советский режим. Говорил, что впереди «чистка», и за их шутки поплатится ответственный редактор. Вот тогда Глушков и пошутил: «Знаем мы вашего брата».

Нельзя сказать, что «юмора не поняли». Вполне оценили. И, подчеркнем, никакого влияния на судьбу Глушкова та шутка не оказала. Однако в аспекте проблематики версия Крыжевского не противоречит ардовской: «темист» был вольнодумцем, как большинство крокодильцев.

Характерный пример – Э. Я. Герман, взявший псевдоним Эмиль Кроткий. Он начинал как лирик, затем печатал сатирические басни. В кругах московских литераторов были известны его эпиграммы, разумеется, не печатавшиеся. Одну из них, можно, пожалуй, назвать манифестом:

Глушков дружил с поэтами-сатириками. На уровне же литературного поведения выбрал иную модель.

Изнуренков не стал знаменитостью из-за того, что «не мог заняться каким-нибудь делом, предметом или мыслью больше, чем на минуту». Глушков в Москве тоже сочинял лишь темы, однако непоседливость тут ни при чем. Карьеру советского писателя делать не желал.

Разумеется, об этом Ильф и Петров сообщить не могли. Обозначили иную причину отказа от литературной карьеры, наделив Изнуренкова крайней экзальтированностью и патологической непоседливостью. Да и внешне персонаж на Глушкова не походил.

Отметим, что глушковские приятели за вольнодумство поплатились. В частности, 10 октября 1933 года арестован Кроткий. Инкриминировали ему «контрреволюционную пропаганду» [237]   Подробнее см.: Киянская О., Фельдман Д. «Контрреволюционного содержания басни». Уголовное дело Николая Эрдмана, Владимира Масса и Эмиля Кроткого // Вопросы литературы. 2016. № 2. С. 333–369. .

Следствие было недолгим, приговор – три года ссылки. Не так уж строго, если сравнивать с приговорами второй половины 1930-х годов. Но лишь после войны поэт-сатирик вновь сумел обосноваться в Москве.

Весной 1934 года почти всю редакцию «Крокодила» заменили. Бывший ответственный редактор получил должность завотделом в «Правде», заместитель – Бельский – стал фельетонистом «Вечерней Москвы». Вслед за ним туда ушел и Глушков.

28 апреля 1936 года Глушков арестован. Инкриминировано распространение «контрреволюционной эпиграммы».

Он прочел нескольким знакомым эпиграмму М. Д. Вольпина. Автор – некогда работавший в редакции «Крокодила» поэт-сатирик – был уже осужден за «контрреволюционную пропаганду» [238]   Подробнее см.: Киянская О. И., Фельдман Д. М. К истории антисоветских настроений в московской журналистике 1930-х годов: Уголовное дело Михаила Вольпина // Вестник РГГУ. 2015. Сер. «История. Филология. Культурология. Востоковедение». № 5. С. 29–60. .

К весне 1936-го мало кому удавалось за вольнодумство отделаться ссылкой. Опять же, в той вольпинской эпиграмме Сталин упомянут.

Глушков признал себя виновным. 1 июля вынесен приговор – три года заключения в исправительно-трудовом лагере.

Там был вновь арестован 13 декабря 1937 года. И опять за «контрреволюционную пропаганду». Виновным себя не признал. Но это не меняло ничего. Уже началась операция НКВД – сокращение количества «политических». 4 марта 1938 года расстреляна очередная группа заключенных, в том числе и Глушков.

Мемуаристы, рассуждавшие о прототипе Изнуренкова, знали, что в Москву Глушков не возвращался. После объявления приговора уехала его жена с пятилетним сыном. Они тоже не вернулись. Известий о признании «темиста» невиновным – пресловутой реабилитации – не было. А без этого упоминать о его судьбе не полагалось.

Когда после ареста минуло почти семьдесят лет, Глушков был официально признан невиновным. Дошла очередь. В справке отмечено: «Сведений о реабилитированном и его родственниках не имеется».

Да, Ильф и Петров обозначили черты сходства Изнуренкова с Глушковм. Однако авторам романа не менее важны были различия. Таковы факты. Задачи же выявления прототипов мы оставляем любителям разысканий подобного рода.

Стоит отметить, что полемика относительно уместности издания в 1997 году реконструированного нами текста «Двенадцати стульев» прекратилась довольно скоро. Зато тема участия Ильфа и Петрова в антитроцкистской интриге обсуждалась долго.

Инкриминировали нам чуть ли не клевету. Распространение заведомо ложных сведений, порочащих Ильфа и Петрова. В качестве мотивов указывалось стремление любой ценой опубликовать хоть что-нибудь сенсационное [239]   См., напр.: Кричевский И. Это не заказ, а это – не сенсация // Политический Magazine. Тель-Авив. 2001. 18 янв. С. 16. .

Впрочем, немногочисленные обвинители наши избегали спора по существу. Аргументы сводились к единственному. Похожему на сформулированный героем рассказа А. П. Чехова «Письмо к ученому соседу». Так, постулировалось: авторы романа «Двенадцать стульев» не участвовали никогда в политических интригах, потому что этого не могло быть [240]   См.: Чехов А.П. Письмо к ученому соседу // Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем. В 30 т. М.: Наука, 1974. Т. 1. С. 11–16. .

Да, стараниями мемуаристов и советских биографов Ильфа и Петрова созданы образы писателей, абсолютно искренних, принципиально отвергавших конформизм, а потому органически неспособных участвовать в какой-либо политической интриге. Однако не было таких.

Участниками политических интриг стали многие советские писатели, включая Булгакова. С ним авторов романной дилогии не раз сопоставляли их защитники и противопоставляли ему обвинители. Критерием же сопоставления и противопоставления была писательская искренность.