Илья Ильф - Двенадцать стульев [litres, Полная версия романа]

Теперь – про упреки, скажем так, содержательные. Упрекали нас в том, что мы не занимались установлением прототипов. Даже общеизвестные не указали.

Что ж, бывают случаи, когда установление прототипов обязательно. Например, при комментировании «романа с ключом».

Как известно, в романах подобного рода авторы изображают персонажей так, чтобы под вымышленными именами читателями были опознаны реальные лица, соотнесенные с памятными событиями. Вот почему и необходим «ключ» – перечень соответствующих прототипов.

Идея «романа с ключом» была весьма популярна ко второй половине 1920-х годов. Причем ее популярность обусловлена не только политическими факторами.

К примеру, в 1928 году опубликованы романы В. А. Каверина «Скандалист, или Вечера на Васильевском острове» и К. В. Вагинова «Козлиная песнь». Там решались задачи литературной полемики, соответственно, прототипы большинства героев-литераторов были узнаваемы [226]   См.: Каверин В. Скандалист, или Вечера на Васильевском острове // Звезда. № 2–7; Вагинов К. Козлиная песнь. Л.: Прибой, 1928. .

Удача сопутствовала обоим авторам. Годом позже В. Б. Шкловский – в статье о специфике различных форм беллетристики – акцентировал: «Писатели, начавшие безматериально, люди типа Каверина и Вагинова, перешли к памфлетным мемуарным романам» [227]   Шкловский В. Тогда и сейчас: Натурщики протестуют // Литература факта: Первый сборник материалов работников ЛЕФА. М.: Федерация, 1929. С. 124. .

Однако подчеркнем: рассуждения о прототипах уместны, когда доказано, что автор на опознавание рассчитывал. Так, еще один пример «романа с ключом» – «Алмазный мой венец». Героями стали знаменитые писатели, современники автора, получившие условные имена. В частности, Ильф и Петров – «друг» и «брат».

Широко известно сформулированное там суждение Катаева. По его словам, все персонажи «Двенадцати стульев» были «написаны с натуры, со знакомых и друзей, а один даже с меня самого, где я фигурирую под именем инженера, который говорит своей супруге: «Мусик, дай мне гусик» – или что-то подобное».

В самом деле, отдыхающий на крымской даче инженер Брунс говорит «что-то подобное». Жена его жарит гуся, вот муж и проявляет нетерпение.

Катаев тоже отдыхал в 1927 году на крымской даче. Жена его – Мария, уменьшительно же Маруся или Муся.

Вот и все черты сходства. Если их можно считать таковыми. И не объяснено толком, с какой стати Катаев решил, что он – в ту пору тридцатилетний, вполне спортивный, энергичный, азартный – похож на пожилого, вальяжного и бесхарактерного чревоугодника, изображенного Ильфом и Петровым.

Допустимо, что каждыйперсонаж романа «Двенадцать стульев» похож на одного из «друзей и знакомых». Или нескольких. Черты сходства отмечены в нашем комментарии.

Но лишь тогда отмечены, когда мы сумели доказать: Ильф и Петров намеренно формировали образ так, чтобы современники увидели сходство с кем-либо из «друзей и знакомых». Одним или несколькими.

Таких случаев немного. И наши выводы отнюдь не обязательно соответствуют утверждениям мемуаристов.

Характерный пример – история о том, как советские литературоведы и мемуаристы устанавливали прототип Остапа Бендера. Тут в первую очередь ссылаются на свидетельства Катаева.

Он еще на исходе 1920-х годов убеждал многих знакомых, что прототип Остапа Бендера – Осип Шор, брат Анатолия Фиолетова. Версия эта была распространена в литературных и окололитературных кругах.

В романе «Алмазный мой венец» Катаев выразил свое мнение без каких-либо оговорок. Так, сказано: «Что касается центральной фигуры романа Остапа Бендера, то он написан с одного из наших одесских друзей. В жизни он носил, конечно, другую фамилию, а имя Остап сохранено как весьма редкое».

Вряд ли можно считать имя Остап «весьма редким» на Украине. Разве что в сочетании с еврейской фамилией. Но о мнении спорить нет смысла.

Главное, Катаев привел развернутую характеристику. По его словам, внешность Остапа «соавторы сохранили в своем романе почти в полной неприкосновенности: атлетическое сложение и романтический, чисто черноморский характер».

Далее – о биографии. Остап, старший брат одесского поэта, «не имел никакого отношения к литературе и служил в уголовном розыске по борьбе с бандитизмом, принявшим угрожающие размеры. Он был блестящим оперативным работником. Бандиты поклялись его убить».

Убийцей, по словам Катаева, должен был стать приезжий бандит. Сыщика не видел никогда, знал только фамилию. Отсюда и ошибка: выследил и убил не Остапа, а его младшего брата. Поэт «только что женился и как раз в это время покупал в мебельном магазине полосатый двуспальный матрац».

Если верить Катаеву, сыщик ночью пришел в притон, где скрывались бандиты, и сообщил, что убили они поэта. В свою очередь, убийца признал, что совершил ошибку и готов искупить ее смертью.

Затем, по словам Катаева, сыщик и преступники до утра пили вместе неразбавленный спирт, читали стихи одесских поэтов, таким образом справляя поминки. А утром Остап ушел, «чтобы снова начать борьбу не на жизнь, а на смерть с бандитами».

О Шоре написано много. Правда, Розенбойм отметил, что Бендер – образ собирательный. Но и не отрицал соотнесенность с братом Фиолетова.

Была еще версия, что сам Катаев стал прототипом Бендера. Но ее сочли неубедительной [228]   См., напр.: Пчхеидзе А. Авантюристы, писатели, прототипы // Collegium. Киев. 1993. № 2. С. 161–163; Беляков С. Одинокий парус Остапа Бендера // Цитата: Классики глазами наших современников. 2007. № 3/4. С. 74–79. .

Убедительна была катаевская. Потому что она эффектнее. Соответственно, домысливались аргументы, подтверждавшие, что прототипом Бендера стал Шор. Так, бывший сыщик Петров не забыл товарища по угрозыску, а коль скоро тот, как рассказывал Катаев, посещал собрания одесских литераторов, значит, с Ильфом там познакомился.

Версия и ныне воспроизводится пишущими о романной дилогии. Противоречия же попросту игнорируются.

Допустим, не важно, что О. Б. Шор – не старший, а младший брат убитого поэта. Однако важно другое: в уголовном розыске не служил. Нет сведений о нем в списках «Одесской рабоче-крестьянской милиции».

Зато известно, что в сыскном отделении державной варты служил его брат. И убит не по ошибке, а при исполнении служебных обязанностей. Погиб вместе с другим сыщиком. Это, кстати, установлено литературоведом А. Л. Яворской, анализировавшей некрологи в одесской периодике [229]   Подробнее см.: Яворская Е. Л. Одесская пресса 1918–1919 гг. о смерти Анатолия Фиолетова // Вестник РГГУ. 2011. № 6 (68)/11. С. 49–54. .

Публикации Яворской не изменили ничего. Катаевская версия по-прежнему тиражируется.