Алексей Иванов - Хрестоматия Тотального диктанта от Быкова до Яхиной

Чусовская – Тагил… Солнечный поезд.

Тогда, в детстве, всё было по-другому: и дни длиннее, и земля больше, и хлеб не привозной. Мне нравились попутчики, завораживало таинство их жизни, открытое мне случайно, как бы мимоходом. Вот чистенькая старушка разворачивает газетку, в которой аккуратно сложены перья лука, пирожки с капустной начинкой и яйца, сваренные вкрутую. Вот небритый папаша укачивает сидящую у него на коленях маленькую дочку, и столько нежности в том осторожном движении, которым этот мужик, корявый и неловкий, прикрывает девочку полой своего потрепанного пиджака… Вот пьют водку расхристанные дембеля: вроде бы, ошалев от счастья, они вразнобой гогочут, братаются, но внезапно, будто что-то вспомнив, начинают драться, потом плачут от невозможности выразить непонятное им страдание, снова обнимаются и поют песни.

И только через много лет я понял, как черствеет душа, когда долго живешь не дома.

Однажды на какой-то станции я видел, как все проводницы ушли в буфет и заболтались, а поезд вдруг медленно поплыл вдоль перрона. Тетки вылетели на платформу и, проклиная машиниста-хохмача, который не дал гудок, толпой кинулись вдогонку, а из дверей последнего вагона начальник поезда бессовестно свистел в два пальца, как болельщик на стадионе. Конечно, шутка грубая, но никто не обиделся, и хохотали потом все вместе.

Здесь проводить своих чад к поезду подруливали на мотоциклах с колясками растерянные родители, целовались и горько веселились, играли на гармошках и, бывало, плясали. Здесь проводницы велели пассажирам самим высчитать, сколько стоит билет, и принести им «без сдачи», и пассажиры честно рылись в кошельках и кошелках, отыскивая мелочь. Здесь каждый был причастен к общему движению и переживал его по-своему. Можно было выйти в тамбур, открыть дверь наружу, сесть на железные ступеньки и просто смотреть на мир, и никто тебя не отругает.

Чусовская – Тагил, поезд моего детства…

Мои мама и папа работали инженерами, Черное море им было не по карману, поэтому в летние отпуска они объединялись с друзьями и на поезде Чусовская – Тагил уезжали веселыми компаниями в семейные турпоходы по рекам Урала. В те годы сам порядок жизни был словно специально приспособлен для дружбы: все родители вместе работали, а все дети вместе учились. Наверное, это и называется гармонией. Наши лихие и могучие папы забрасывали на багажные полки рюкзаки с ватными спальниками и брезентовые палатки, тяжеленные, будто из листового железа, а наши наивные мамы, опасаясь, как бы дети не узнали о замыслах взрослых, шепотом спрашивали: «А на вечер-то взяли?» Мой отец, самый сильный и веселый, ничуть не смущаясь и даже не улыбаясь, отвечал: «Ясное дело! Буханку белого и буханку красного».

И мы, ребятишки, ехали навстречу чудесным приключениям – туда, где беспощадные солнцепеки, неприступные скалы и огненные рассветы, и нам снились дивные сны, пока мы спали на жестких вагонных полках, и сны эти – самое удивительное! – всегда сбывались. Перед нами распахивался гостеприимный и приветливый мир, жизнь уходила вдаль, в слепящую бесконечность, будущее казалось прекрасным, и мы катились туда в скрипучем обшарпанном вагоне. В железнодорожном расписании наш поезд значился пригородным, но мы-то знали, что он сверхдальнего следования.

И теперь будущее стало настоящим – не прекрасным, а таким, каким, по-видимому, и должно быть. Я живу в нем и всё лучше узнаю родину, по которой едет мой поезд, и она мне всё ближе, но, увы, я всё хуже помню свое детство, и оно от меня всё дальше – это очень-очень грустно. Однако мое настоящее тоже скоро станет прошлым, и вот тогда тот же поезд повезет меня уже не в будущее, а в прошлое – прежней дорогой, но в обратном направлении времени.

Чусовская – Тагил, солнечный поезд моего детства.

В своем космическом вращении планета Земля словно шаркнула по эклиптике выпуклым боком и протерла на нем полосу Великих Степей Евразии. Ковыльные пространства соединили Карпаты и Алтай. Здесь горячие ветра гонят по солончакам клубки перекати-поля, а вдоль караванных дорог, словно остовы кораблей, лежат скелеты лошадей и верблюдов. Здесь весной долины полыхают алым опиумным маком, а летом реки делятся на белые и черные – которые в жару пересыхают до белой сухой корки или только до черной жирной грязи.

Историю Степи творили суровые кочевые народы. Две с лишним тысячи лет назад владыками равнин были сарматы. Они завоевали Евразию медными мечами. Их смуглые женщины сражались наравне с мужчинами и носили чешуйчатые костяные доспехи, наструганные из конских копыт, а чернокосые дочери не выходили замуж, пока не убьют первого врага. От сарматов в степи остались «усатые курганы» – рукотворные холмы с длинными каменными насыпями.

Потом тревожные глубины Востока извергли неисчислимые орды гуннов. Их вожди после смерти уезжали в курганы на колесницах, а жрецы пасли в небесах стада облачных баранов. Отбитые Китаем, гунны перекатились через вселенную, по пути истребили сарматов и уже на излете разрушили Рим. Похоже, сарматы были арийцами, а гунны – тюрками. Но в Великой Степи жили они одинаково. Великая Степь всегда переделывает всех под себя. Это закон.

На восемь веков брюхо Евразии стянул тюркский пояс, причудливо расшитый узорами многих государств. Под прикрытием Кавказа от Каспия до Азова в камышах приморских низменностей стояли твердыни Хазарского каганата, выстроенные из сырцового кирпича. На высоких ярах вдоль Волги шумели каменные города богатой Волжской Булгарии. Опушку непроходимой сибирской тайги и степи Иртыша стерегли бревенчатые крепости Ишимского царства.

А потом по бескрайним просторам тюрков, наводя ужас, пошли монгольские тумены Чингисхана. Их кибитки прокатились от Каракорума до Киева. Земли от Тобола до Терека стали улусом хана Джучи, сына Чингиза. При внуках Чингиза улус Джучи отложился от империи монголов и превратился в Золотую Орду. Орда поглотила почти всю Древнюю Русь и даже не насытилась.

Но и Орда тоже оказалась не вечна. По ее золоту ударил железный Тимур. Монгольский улус раскололся на татарские ханства, как льдина на куски. Линии разломов прошли по Великой Степи примерно там, где прежде были границы исчезнувших тюркских держав. Казанское ханство легло поверх Волжской Булгарии. Астраханское ханство покрыло земли Хазарского каганата. Сибирское ханство утвердилось на царстве ишимских татар. А кочевой Ногайской орде досталось Дикое Поле печенегов и половцев.

На татарские государства Волги зарился ханский Крым, а его подзуживала Турция. Крымские ханы Гиреи потихоньку прибирали к рукам Астрахань и Казань. Иван Грозный беспощадно отрубил Бахчисараю руки и забрал Казань и Астрахань для Руси. А русские казаки разгромили татарские города на Иртыше и Яике.