Андреас Штайнхёфель - В центре Вселенной

– Кто хочет лук? – спросил он. – Ты, Фил?

Я покачал головой.

– Ты, Диана?

Она кивнула и почтительно приняла его из рук Кайла. Ее большие глаза светились от изумления, вызванного совершенством оружия и способностью этого человека его сотворить.

– Завтра, – пообещал Кайл, – я тебе сделаю подходящую стрелу.

К неимоверному разочарованию Дианы, этому обещанию не суждено было сбыться. Той же ночью мы услышали, как Глэсс и Кайл ссорятся, хлопая дверями. На следующее утро искусный оружейник исчез, прихватив с собой и зеленый рюкзак. На память от него остался походный нож, с которым Диана практически исчезла на несколько дней, отправившись на поиски подходящей стрелы, которую в определенный момент и обнаружила.

– И где же ты тренировалась? – спрашиваю я.

Она неопределенно машет рукой.

– В лесу.

Мы ступаем по берегу реки, где покрытая всевозможной растительностью, как первобытные джунгли, почва под ногами мягко уходит вниз. В раскаленном воздухе роятся тучи насекомых. Еще год назад, подумал я, Диане стоило протянуть руку, как на нее тут же садились жуки и бабочки. Она обладала подчас пугающим даром воздействия на любые живые существа, покуда однажды ночью, о чем никто из нас не любил вспоминать, Глэсс не положила этому конец. Но любовь Дианы к растениям не уменьшилась.

Она использовала лук, чтобы пробивать нам дорогу в зарослях. «Лабазник, валериана, окопник, – перечисляла она названия пряно пахнущих растений, которые показывала нам Тереза во время долгих прогулок, – недотрога, белокопытник – Petasites hybrides , правда, одни только листья остались».

Примерно четверть часа мы продирались сквозь это природное великолепие, пока с противоположного берега на нас не уставился Большой Глаз, черневший в пяти метрах от того места, где мы стояли. Труба торчала на высоте человеческого роста из середины песчаной насыпи, на которой лишь изредка пробивалась скудная растительность. Насыпь была создана искусственно – исключительно для того, чтобы разместить в ней трубу, из которой каждую весну вырывались потоки талых вод, как лава из жерла вулкана. Летом ручей ссыхался до еле заметной струйки, вяло стекавшей вниз и с тихим журчанием ударявшейся о поверхность воды.

– Нам надо на другой берег.

Мы разулись, оставив ботинки и носки на берегу, и, по щиколотки погружаясь в прозрачную воду, побрели к Большому Глазу. На дне время от времени от одного плоского камня к другому метались гольяны. Чем ближе мы подбирались к кратеру воронки, которую образовывал впадающий в реку ручей, тем глубже становилось. Вскоре мы шли уже по колено в воде, которая подбиралась к подолу Дианиного тоненького летнего сарафанчика.

Она подняла руку в воздух.

– Стой!

Я осторожно подошел к ней и остановился у края воронки.

– Вон одна! – прошептал я. – Большая!

Словно в невесомости, темная тень рыбы, покачивавшей хвостом из стороны в сторону, скользила в глубине впадины, дно которой покрывала мелкая галька. Иногда она поворачивалась к нам боком, и тогда на солнце блестела чешуя, отливая розоватым серебром.

– Радужная!

Диана лишь кивнула, ни на секунду не отрывая взгляда от рыбы, и сосредоточенно подняла лук, натягивая тетиву.

– Ты попадешь?

– Прямо в яблочко. Не шевелись.

О физике и преломлении лучей мы тогда не имели ни малейшего понятия. Бесшумно разрезав воду, стрела прошла на довольно большом расстоянии от форели, оставляя на своем пути пузырьки воздуха, которые, устремившись к поверхности, закрыли от нас то, как рыба в последний раз послала нам розовый солнечный зайчик и скрылась в неизвестном направлении.

– Вот черт, – прошипела Диана.

– А я думал, ты действительно умеешь.

На приличном расстоянии от того места, где мы стояли, всплыла стрела. Немного покружившись, она попала в течение и начала медленно удаляться от нас.

– У меня другой нет. Я пойду ее поймаю.

Ниже по течению вода становилась спокойнее – там находился брод, выложенный булыжниками, по которым когда-то давным-давно переправляли конные упряжки. Сразу же за ним русло резко уходило влево; дальше реки было не видно – ее скрывали от нас заросли камышей и окаймлявшей их черной ольхи.

Я последовал за Дианой до брода, который к тому моменту стрела успешно преодолела. За ним дно снова шло под откос и становилось более каменистым. Я остановился и, улыбаясь, смотрел, как Диана, подоткнув подол и сжимая в руке лук, быстро нагоняла ее. Не успела она добраться до поворота, как воздух прорезал резкий крик:

– Смотрите, вон они, грязные щенки этой потаскухи!

Запрокинув голову, я в ужасе обернулся. На холме над Большим Глазом стояла группа ребят – шесть или семь, я не мог сказать, потому что в спину им светило солнце, и их силуэты сливались воедино. Однако не узнать их предводителя было невозможно. Это был Обломок. Стоя немного поодаль от остальных, он, уперев толстые руки в боки, излучал агрессию, как догорающий бенгальский огонь – искры.

Каждый знал, что представляет собой Обломок. В школе он всегда выделялся, причем не только невыносимо писклявым голосом, но и резко контрастирующими с ним отнюдь не лучшими своими качествами: большим весом и большой силой, а в особенности тем, что он был беспощадным драчуном, которого боялись все, кто не удостоился чести быть его другом. Мы с Дианой к их числу не принадлежали, однако до недавних пор я ошибочно предполагал, что и врагами его мы не были тоже.

– Диана? – прошептал я.

Она наверняка видела их, слышала их голоса, но она исчезла за поворотом реки, и я остался совсем один.

Бежать , промелькнуло у меня в голове, но ноги у меня вдруг стали словно ватные, будто вмерзли в воду, в один миг из теплой превратившуюся в ледяную. Группа детей рассредоточилась, и теперь я мог их сосчитать. Вместе с Обломком их было семеро. Некоторых я уже встречал.

– Девчонка смылась!

– Ничего, найдем.

Обломок выступил вперед. Он был предводителем стаи – ему и доставалась честь забить загнанную в угол добычу; остальным пришлось бы довольствоваться тем, что останется. Обломок соскользнул с песчаной насыпи и, постепенно замедляя шаг, почти величественно перешел брод и приблизился ко мне. Он был на голову выше меня, так что, когда он подошел, я вынужден был смотреть на него снизу вверх.

– Твоя мать – грязная шлюха, ты знаешь об этом?

Когда он говорил тихо, его голос был не настолько невыносим. Я заметил, что от одного из резцов у него откололся угол. Нос Обломка был сплошь усеян мелкими веснушками.

– Повтори: моя мать – грязная шлюха.

Я отрицательно помотал головой. Меня в любом случае ждали побои, причем побои совершенно бесчестные; в самом страшном сне я не мог представить себе, как он со мной обойдется. Обломок попросту сотрет меня с лица земли, а я, не в силах справиться с ужасавшей меня мыслью о том, что я мог кому-либо причинить боль – пусть даже ему, – не стал бы защищаться. Но и все это разом не могло сравниться с мыслью о том, что сестра моя бросила меня и сбежала.