Мюриель Барбери - Элегантность ёжика [litres]

– Покажите месье Как-то-там (Шу?) места общего пользования!

– Объясните месье Как-то-там (Пшу?), когда и как у нас разносят почту!

– Завтра между десятью и половиной одиннадцатого придут отделочники. Дождитесь их и проводите в квартиру месье Как-то-там (Опшу?)!

И так далее.

Месье Как-то-там, само спокойствие и учтивость, смотрит на меня с любезной улыбкой. На мой взгляд, все идет хорошо. Мадам Розен вот-вот иссякнет, и я снова заползу в свое логово.

Так нет же!

– Половик перед дверью Артансов остался невычищенным. Могу я вам об этом поручить?

И почему это комедия не может не приобрести трагический оттенок? Я и сама, конечно, иной раз допускаю ошибки, хотя и в целях самообороны. Когда, например, спросила у Шабро: «Никак, инфарк его хватил?» – чтобы разбавить свои уж больно изысканные речи.

Так что я не настолько чувствительна, чтобы терять голову из-за легкой корявости. Тем более что Жасента Розен со своим тараканом во рту родилась в многоквартирном улье с грязными лестницами, и я отношусь к ней терпимее, чем к мадам Вы-не-могли-бы-запятая-получить.

Трагично не это, а то, что, когда Жасента произнесла «об этом поручить», я вздрогнула, месье Как-то-там тоже, и наши взгляды встретились. С этой самой бесконечно малой доли секунды, когда по общей боли, пронзившей нас одновременно, и по тому, как она выдала себя мгновенным трепетом, мы распознали – я уверена! – друг в друге братьев во языке, – с этой самой доли секунды месье Как-то-там стал смотреть на меня иначе.

С подозрением.

– Вы знали Артансов? – заговорил он со мной. – Я слышал, это была необыкновенная семья.

– Нет, – отвечаю я со всей возможной осмотрительностью. – Я не очень-то с ними водилась. Обычная семья, такая же, как все другие в этом доме.

– Конечно, счастливая семья, – встревает мадам Розен, которой не терпится закруглить разговор.

– Ну да, все счастливые семьи похожи друг на друга, – бормочу я, чтобы отделаться. Что тут еще скажешь!

– Зато каждая несчастливая семья несчастлива по-своему, – говорит новенький, все так же странно глядя на меня.

И тут я снова вздрогнула. Клянусь, нечаянно! Не сдержалась, дала маху, потеряла контроль над собой!

Беда никогда не приходит одна. Мой Лев не мог выбрать лучшего времени, чтобы просочиться между нашими ногами и мимоходом потереться о брючину месье Как-то-там.

– У меня тоже есть кошка и кот, – сказал он. – А позвольте спросить, как зовут вашего?

– Лев, – ответила за меня Жасента Розен и, закончив на этом, решительно взяла жильца под локоть, не глядя кивнула мне и потянула его к лифту. Он же чрезвычайно деликатно прикоснулся к моей руке, слегка пожал ее и со словами: «Благодарю вас» – последовал за настойчиво кудахчущей хозяйкой.

Знаете, что значит «нечаянно»? Психоаналитики объявляют нечаянные слова и действия плодом коварных происков затаившегося подсознания. Но это просто вздор! Они – ярчайшее проявление сознательной силы воли, которая пускает в ход любые уловки, чтобы преодолеть сопротивление чувств и добиться своего.

– Получается, я хочу, чтобы меня разоблачили, – сказала я Льву, который вернулся к родным пенатам и, готова поспорить, вступил в сговор со всем светом, чтобы выполнить это мое желание.

«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему» – это первая фраза «Анны Карениной», книги, которую порядочной консьержке читать не положено; предположить же, что, услышав вторую часть фразы, она вздрогнула, пронзенная внезапным наитием и не зная, что это строчки из Толстого, недопустимо: ведь если красота классической литературы доступна восприятию маленьких людишек, которые с ней незнакомы, это умаляет ее престиж в глазах людей образованных.

Целый день я пыталась убедить себя, что зря волнуюсь и что месье Как-то-там, обеспеченному настолько, чтобы купить весь пятый этаж, недосуг размышлять о нервном тике недоразвитой консьержки.

А в семь часов вечера в дверь привратницкой позвонил незнакомый молодой человек.

– Здравствуйте, мадам, – сказал он, очень четко выговаривая слова. – Меня зовут Поль Н’Гиен, я личный секретарь месье Одзу. – Он протянул мне свою визитку. – Вот мой мобильный телефон. К месье Одзу будут приходить мастера, и мы не хотели бы причинять вам лишние хлопоты. Звоните мне при малейшем затруднении, я тотчас спущусь.

Как вы могли заметить, дочитав до этого места данной сценки, в ней явно хромает диалог, который, как правило, обильно оснащен тире, отмечающими переход речи от одного персонажа к другому.

Здесь должна была последовать моя реплика – что-нибудь вроде:

– Благодарю вас, месье.

Или:

– Хорошо, позвоню непременно.

Но ничего похожего не наблюдается.

А дело в том, что, хоть на этот раз у меня не было причины заставлять себя молчать, я попросту онемела.

Прекрасно помню, что открыла рот да так и застыла, не в силах выжать из себя ни звука и искренне жалея милого пригожего молодого человека, который вынужден смотреть на лягуху в семьдесят кило по имени Рене.

Обычно в таком случае герой вопрошает:

– Вы говорите по-французски?

Но Поль Н’Гиен вежливо улыбается и ждет.

Ценой титанического усилия мне удается прорвать немоту.

Хотя и не с первой попытки. Сначала я беспомощно квакнула:

– Кка… кха…

Молодой человек все с тем же великолепным самообладанием продолжал ждать.

– Месье Одзу? – просипела я наконец голосом, живо напоминающим Юла Бриннера [13].

– Месье Одзу, точно так, – отозвался он. – Вы не знали его имени?

– Не знала, – все еще с трудом подтвердила я. – Вернее, не разобрала. Как оно пишется?

– О‑д‑з‑у.

– Ага, понятно. Японское имя?

– Вы правы, мадам. Месье Одзу – японец.

Молодой человек галантно прощается, я тоже что-то хрипло бормочу, закрываю за ним дверь и падаю на стул, прямо на несчастного Льва.

Месье Одзу. Может, я сплю и мне снится сон со всякой чертовщиной, разными хитросплетениями, наваждениями, ужасами, бесконечными совпадениями и заключительной сценой пробуждения в ночной рубашке, с тяжеленным котищем на ногах и истошным ором настроенного на «Франс-Интер» будильника?

Но мы отлично знаем, что сон и явь имеют разную фактуру, и, тщательно проверив показания своих чувственных датчиков, я могу уверенно сказать, сплю я или бодрствую.

Одзу! Может, он сын великого режиссера? Или племянник? Или хоть какой-нибудь дальний родственник?

Ну и ну!

Квартиру Артансов купил японец! Его зовут Какуро Одзу! Вечно мне так везет: надо же было такому случиться, когда я вот-вот умру! Двенадцать лет томиться культурным голодом, а когда на горизонте появляется настоящий японец, мне пора собираться на выход! Вопиющая несправедливость.