Елена Колина - Ты как девочка [litres]

Она похожа на птицу, на небольшую хищную птицу типа ястреба.

Понимаете, они ведь не сказали четко, что она моя мать. Мы этого не слышали. Если бы они сказали четко «она его мать», мы бы услышали. И это было бы совсем другое дело.

Январь, каникулы, одна сплошная пятница

Татка и Лизавета очень разные люди, поэтому они разное услышали.

– Как интере-есно!.. Твоя мать увела мужа у этой тетки, как там ее зовут… Карл. Карл у Клары украл кораллы, а Клара у Карла украла кларнет… Клара у Карла украла мужа, – сказала Лизавета.

Я согласен: очевидно, что Мамочка, папа и эта Карл были в молодости знакомы. Они разговаривают, как близкие люди, если мы с Лизаветой и Таткой встретимся через двадцать лет, то будем так разговаривать. Но у Мамочки было четыре мужа, их общим мужем может быть ее первый муж, отец Муры, и второй муж, и четвертый… Даже если учесть, что второй муж и четвертый – один и тот же человек. Почему именно папа?..

…Ох, ну ладно, ладно, из всего ясно, что это он был «общим мужем».

Но почему Мамочка? Почему она «увела» его? Она, я уверен, не могла! Может быть, это Карл совершила подлый поступок, увела у нее мужа?!

– Ты что, с ума сошел? Твоя мама красивая, она настолько красивей этой птицы Карла, что, само собой, она увела… – авторитетно сказала Лизавета.

Если бы это было все, но Татка услышала еще кое-что.

Татка услышала, что я приемный ребенок. Татка убеждена, что я приемный ребенок.

Что эта Карл – моя мать.

– Ты слышал, как твоя мамочка сказала: «Спасибо тебе за Андрюшу. Это был как бы твой подарок, ты мне его подарила»? И еще это: «Если бы не Карл, у меня не было бы Андрюши… его вообще не было бы на свете»? Это твоя мамочка сказала. Все очевидно.

Татка в качестве еще одного доказательства привела то, что Карла и в помине не было в нашей жизни, и вот она появилась внезапно, как черт из табакерки. Родная мать или родной отец, сказала Татка, всегда появляются внезапно. Не было, не было, и вдруг есть.

– Твоя мамочка сказала: «Если бы не Карл, у меня не было бы Андрюши». По-моему, все ясно.

– Все ясно?

Татка кивнула и привела еще один аргумент. Зачем они так подробно обсуждали ее будущее с гостьей, которая видела Татку впервые? Чтобы успеть прийти в себя. Чтобы не смотреть на меня. А почему нас никто не познакомил, как будто забыли?.. Заметали следы.

– Карл – твоя мать. Спроси у отца. Спроси у своей сестры. О-о, я знаю, у кого спросить! Спроси у Синьоры Помидоры!

Спросить у папы? Мне легче превратиться в трехпоясного броненосца, чем подойти к нему и небрежно сказать: «Слушай, а кстати, кто моя мать?»

Спросить у Муры? Я не хочу спрашивать у Муры! А вдруг это правда и, спросив, я как бы выпущу джинна из бутылки? Мура будет знать, что я знаю… Нет! Она расстроится. У нее своих неприятностей достаточно: развод. Лучше пусть она думает, что я не знаю.

А Помидора – она просто умрет на месте…

Я все еще не верил. Но кто-то во мне, маленький и слабый, уже прикидывал – нельзя вешать этот груз на Муру, а тем более на Помидору…

А кто-то во мне, совсем маленький и слабый, уже плакал. Плакал, утирал глаза кулаками, бормотал: «Не может быть, не может быть, не может быть…» – и понимал – очень даже может быть.

Вам кажется, что это странно? Что я так быстро поверил? Попробуйте задуматься, точно ли вы ребенок своих родителей? А ваши детские воспоминания – они действительно ваши или вам их навязали? Вот фотография: вы в комбинезоне, с папиным мобильником в руке. Но не взяли ли вас у родителей за два дня до этого? Ваши истинные воспоминания стерлись, а малыш на фотке – вот он, есть. Попробуйте и поймете, что очень легко поверить.

Поэтому кто-то во мне, взрослый и печальный, все повторял: «Ты ведь это знал…»

Январь, каникулы, одна сплошная пятница

Я ненавижу Татку! За то, что она такая проницательная и у нее такой хороший слух – все услышала и все со своей зацикленностью на брошенных детях разгадала.

Татка от меня не отходит, гладит меня по голове морально и физически. Смотрит жалеющим взглядом, спрашивает: «Ну как ты сегодня? Не бойся, я с тобой, я смогу оказать тебе психологическую помощь».

– Скажи мне, что ты чувствуешь? – спрашивает Татка, как учат в книгах по психотерапии, и подсказывает: – Ты чувствуешь гнев? Или обиду?

Чтобы отвязаться от Татки, я говорю:

– И то, и другое.

– Ты чувствуешь, что это предательство? Эта Карлова тебя бросила, она тебе никто, а вот твоя мамочка врала тебе и сейчас врет. Она ведь должна тебя защищать. Она сейчас должна выгнать Карлову, а она с ней дружит. Как будто главное – это их дружба, а ты – так, ерунда. Зачем она ее пустила в дом, к тебе? Это предательство. Ты чувствуешь, что это предательство?

Чтобы отвязаться от Татки, я сказал, что я чувствую именно так, как она говорит.

Вот что я на самом деле чувствую: мне ее жалко. У нее на этом месте (матери-отцы) прямо открытая рана: ее отец ни разу не захотел ее увидеть.

Если бы он просто о ней забыл, как сто миллионов отцов забывают о своих детях! Но он не забыл, он каждый год присылает деньги, много денег. Значит, он хочет, чтобы она училась, ездила отдыхать, хорошо одевалась. И при этом не хочет ее видеть. Типа она сама ему пофигне нужна. Вот это больно так больно. Так говорит Татка, и хоть я ее утешаю, я с ней согласен.

Ужасно так думать, но, по-моему, она рада, что теперь, когда мне плохо, она у меня одна. Татка будит во мне дурные инстинкты: с ней я становлюсь плохим.

А Лизавета куда-то пропала.

Сегодня Татка сказала: «Ты будешь писателем, ведь у тебя обе матери – писательницы».

Я подумал, что это хороший сюжет для романа: две подруги-писательницы, одна популярная писательница для дур, другая настоящий писатель – букеровский лауреат. Между ними сложная история соперничества с юности. Такая литературная история. Они бы по-разному это написали: Мамочка как житейскую историю, Карл как прозу, полную метафор, аллюзий, реминисценций.

Куда пропала Лизавета?.. Может, уехала? Может, у нее не было времени позвонить? Может, там, где она сейчас, нет мобильной связи?

Все еще каникулы, одна сплошная пятница

Извините, но я опять про это, ведь это для меня очень важно. Я все время пытался вспомнить. Я так устал вспоминать, что уже вообще не мог понять, что сам помню, а о чем мне рассказали.

Вот, например, меня дразнили «Андрюша в пальто». Я сам помню, как плакал, или мне рассказали?

Или как я стою с гладиолусами на линейке у школы под флажком «1 А», рядом со мной Татка с букетом астр – это я сам помню или просто видел фотографию?

А что рядом со мной всегда была Мамочка, с папой и другими мужьями, и нет никакого намека в моих воспоминаниях на то, что я был сыном какой-то другой женщины, что меня отдали… Мне просто об этом не рассказывали, поэтому я не помню?