Елена Колина - Ты как девочка [litres]

Представьте, что вы всю жизнь считали себя чем-то одним, а оказались чем-то совершенно другим… Представьте, что вы всю жизнь гордились тем, что вы еврей, и страдали от антисемитизма, а оказалось, что вам нечем гордиться и страдали вы зря.

Хотя, если честно, я совсем немного пострадал от антисемитизма – пару дней во втором классе.

Ко мне приставала девочка. На переменах она прыгала вокруг меня на одной ножке и задавала мне один и тот же вопрос: «Как зовут твою маму, как зовут твою маму, как зовут твою маму?..» Я отвечал: «Клара», она говорила: «Клара Израилевна» – и дико хохотала. Я поправлял: «Клара Викторовна» – и удивлялся, что она никак не может запомнить.

Когда я рассказал об этом Мамочке, она брезгливо скривилась: «Ты подумай, такая маленькая, а уже антисемитка… Ей смешно, что я еврейка». Когда я задал дома вопрос, являюсь ли я тоже еврейкой, Мамочка засмеялась: «Ты не еврейка, ты Мамкин Андрей Сергеевич».

Мамочка не была бы собой, если бы оставила меня жить в каком-то, пусть и небольшом, дискомфорте. Она вообще увлекается, защищая меня. Ну, как та мать, которая застрелила в суде убийцу сына. В ее случае он бы даже не дожил до суда. Она пришла к директору и сказала: во втором классе махровым цветом расцвел антисемитизм, и она будет защищать своего ребенка.

– Представьте себе семью этой девочки, если она по одному лишь моему имени дразнит моего сына. Да ее родители фашисты просто! – сказала Мамочка директору школы. – В лучшей гимназии города и такой жуткий случай антисемитизма!..

– Ну что вы… – урезонивали ее директор и два завуча.

Жуткий Случай Антисемитизма тщательно расследовали: оказалось, это был не антисемитизм, а повышенное чувство юмора: маму смешливой девочки звали Клара Израилевна, и такое полусовпадение имен ужасно ее смешило. Мамочка, надо отдать ей справедливость, принесла примирительные букеты директору и двум завучам.

Что же мне теперь делать? Я всегда чувствовал, что отличаюсь от других. Приятно было отмечать знаменитых евреев (Эйнштейн, Маркс, Фрейд, Троцкий, Пруст, и это только начало…). Я выискивал персонажей-евреев в книгах (они всегда были умными и приятными людьми). Рассказывал в классе, что евреев ненавидят за казнь Христа, но евреи дали миру новую религию, которая стала и религией русских.

Папа в очередной раз пришел меня навестить и с ходу задал свой обычный вопрос:

– Ты счастлив?

– А ты? – спросил я.

Он удивился и, кажется, хотел меня послать. А пусть-ка побудет на моем месте, мне-то всегда хотелось его послать, и я с трудом сдерживался. Как было бы хорошо сказать: «А иди ты…»

– Все зависит от того, что считать счастьем. Я бываю счастлив в большей или меньшей степени, когда ночь, горы, костер… или ночь, море, костер… в Карелии и Ленинградской области тоже, когда ночь, комары, костер…

– А все остальное время ты несчастлив?

– Получается, так. Счастья в принципе не существует.

– Зачем же ты тогда все время спрашиваешь меня: «Ты счастлив?»

Он засмеялся смущенно. Никогда не видел, чтобы он был смущен.

– Ну да, это непоследовательно. Представь: ты знаешь, что нет такого счастья, как ты хотел в шестнадцать лет, его просто не существует. Но думаешь: а вдруг это не так, вдруг у твоего сына будет? Счастье по условию задачи невозможно, но ты так сильно хочешь, чтобы ответ был «да, твой сын будет счастлив», что думаешь: решение задачи существует. Найти решение любой задачи в принципе возможно… Ну, например, гипотеза Римана гласит, что все нетривиальные нули…

Он начал объяснять, что такое нетривиальные нули, я думал о счастье, а когда он закончил, переспросил: «Нетривиальные нули?» «Имеющие ненулевую мнимую часть», – пояснил он, и я кивнул, будто понимаю. Ненулевая мнимая часть – это вообще что?

Вот какие интересные новости… Он хотел, чтобы я, его сын, был счастлив? Он что, не совсем равнодушен ко мне? В нем есть мнимая часть и действительная? Я ничего не понимаю в людях? Считал себя нетривиальным нулем, а был самым что ни есть тривиальным нулем, тупым и самонадеянным?

Насчет счастья: счастье, конечно, невозможно. Мы с Лизаветой находились в странных отношениях: как будто я стрекоза, пришпиленная на булавку, помахиваю ей крылом, она вежливо машет в ответ, но в целом ей сейчас не до меня. Несколько раз мы были у нее дома, и от общей обиды я был гораздо более настойчивым, но ничего не вышло, нам все время что-то мешало – то телефон зазвонит, то вдруг у Лизаветы заболит голова. На следующий день после этих ни к чему не приводящих встреч я заходил к Татке. Что, конечно, было ужасно подло по отношению к ней. Так что какое уж тут счастье.

И да, всю сознательную жизнь я причислял себя к избранному народу, считал, что Бог меня избрал, хотя я ничего не знаю про иудаизм… Как мне теперь быть? Как попасть обратно в евреи?

Пятница, март

Так уж повелось, что все хорошее я делаю с Таткой (планирую изучать итальянский, дышу свежим воздухом, разговариваю о будущем), а все плохое с Лизаветой. Бывает так, что человек имеет твердые намерения не делать того, или другого, или того и другого. Например, не пить никогда или не курить больше трех сигарет в день. Но тут совсем другое дело. Я именно что хотел напиться с Лизаветой.

В пятницу вечером мы купили в винном бутике на Мойке две бутылки вина. Лизавета попросила парня на улице, чтобы он за сто рублей купил нам вино. Вино мы с ней предварительно выбрали: продать нам не продадут, но выбрать-то мы можем? Сначала мы хотели купить одну бутылку и выпить ее в каком-нибудь красивом месте на Мойке прямо у воды. Но какая-то дрянь у меня в голове, которую я ошибочно принял за доброжелательный внутренний голос, сказала мне: «А давай купим еще бутылку «Кот дю Рон» от Домен Гран Николе из списка «Дерзкие и натуральные. Для винных энтузиастов», и выпьем в другом красивом месте на Мойке у воды».

«Покупай. Снимешь стресс, перестанешь думать о своей биологической матери, – сказал внутренний голос. – Ну давай, давай…»

Теперь уже ясно, бутылка «Кот дю Рон» от Домен Гран Николе была лишней: голова болит, координация пострадала, ясность мыслей нарушена, а вопрос, нужно ли мне признаться Мамочке, что я хочу общаться с моей биологической матерью, никуда не делся.

…Мы с Лизаветой пришли домой, прошли ко мне, я включил свет и чуть не закричал «ой!». Вот был бы позор, если бы я закричал «ой!».

На диване рядом, как яйца в упаковке, сидели Мамочка, Карл, папа, Татка, Помидора. В каком-то смысле это было торжество Татки. Она тут сидит с моими родными, как пятое яйцо в упаковке, и волнуется вместе с ними, а мы с Лизаветой, заметно нетрезвые, пытаемся пробраться домой с попойки.

– Где ты был? Где вы были? Вы знаете, который час?! – сказала Мамочка. – Мы волновались!