Юлия Климова - В ее сердце акварель

Положив руки на колени, чуть ссутулившись, она смерила Глеба внимательным взглядом, вздохнула и начала рассказывать:

– Приехала к нам Зофия с отцом. Молоденькая, хорошенькая… Врачи ей в городе жить не разрешали, это уж я потом узнала. С Дюковым познакомилась, Васька тогда совсем другой был, чуть ли не первый парень на деревне: лицом вышел, непьющий и работящий. И сладилось между ними все… Да здесь и добавить нечего, сам понимаешь. Мы уж с Наташкой, теткой его, думали, что дойдет дело до свадьбы. Но не сложилось у них, и Зофия виной тому была. Васька горевал страшно, на нервной почве зрением слаб стал, уж Наташка молилась не переставая, слезами умывалась, надеялась, забудет он ее. Хоть и не мать родная, а крепко его любила, очень я ее понимала. Соседкой моей в ту пору Катерина хромая была. Совсем плохая к старости сделалась, мы с Наташей за ней по очереди ухаживали: еды принести, постель переправить, до туалета помочь. Родилась она с ногами неправильными, что ж тут поделаешь, не ее вина, да и ничья вовсе. А у Катерины дар был: людей на расстоянии видела, болезни угадывала, беды читала и будущее могла предсказать, да только не любила занятие это и всегда отказывала, если кто просил. Нечего, говорит, на судьбу глаза пялить, доживете – узнаете. Но Наташка так убивалась, так страдала, что не сдержалась Катерина и глянула на годы вперед, так мы и узнали, что будет да чем закончится. Расстроилась я тогда сильно, аж сердце разболелось, но в душе надежда теплилась – может, ошибка какая. Честно говоря, со временем я подзабыла пророчество Катерины, и слова ерундой казаться стали, многое за годы стирается… А Наташка по деревне птицей полетела! Да на радостях на каждом углу пророчество-то рассказывает! – Елизавета Ильинична вновь взяла спицы и, чтобы успокоиться, принялась провязывать петли.

– А Дюков?

– Приободрился, слепоту как рукой сняло, от нервов напасть у него эта случилась.

– Так сильно любил Зофию, что о мести мечтать стал? – усмехнулся Глеб.

– Говорила я Наташе: нет добра в том, но только свою голову вместо чужой не приставишь.

– А потом тетка Дюкова умерла.

– Да, Василий в город подался, года три его в Утятине не видали. Затем вернулся с деньжищами, и совсем другая жизнь у него пошла. Одни говорят, что богатство он свое награбил, другие картежные дела приписывают, но не верю я в эти россказни. Разговорилась как-то с Сергеичем, водителем Дюкова, – торговлей Василий разбогател, привозил товар издалека и в городе продавал. Не разбираюсь я в этом… – Елизавета Ильинична недовольно поджала губы. – Денег насобирал и какими-то другими делами занялся. Финансовыми, что ли. Хваткий он, своего не упустит, и цель, видимо, имелась. Вот как вернулся, так избу снес и давай дом строить да потом его уродовать. И уж ясно стало, куда ветер дует.

– Дети Зофии Дмитриевны о пророчестве откуда узнали?

– И Кирилл, и Егор, и Ева в детстве много времени с нашей деревенской ребятней проводили. В мяч играли, рыбачили… Никто ничего и не скрывал, да и мир не без «добрых» людей.

Глеб поднялся, потянулся, точно кот, объевшийся сметаны, подошел к плите, подхватил крышку и заглянул в кастрюлю.

– До чего же вы хитрая, Елизавета Ильинична. Раньше на мои вопросы отвечали так, будто и не знакомы с Кравчиками и Дюковым, тень на плетень старательно наводили. Не стыдно постояльцев обманывать?

– Не хитрая, а мудрая и предусмотрительная. Тебе палец дай, ты и руку по локоть откусишь. Приехал издалека, выспрашиваешь, про себя ни слова, ни полслова… Я решила знание свое попридержать, не показывать: спокойнее, да и за тобой понаблюдать надо было.

– Понаблюдали?

– Да. – Губы дрогнули, и она улыбнулась. – Откуда тебя ветром принесло – неизвестно, и какие тайные чаяния у тебя – лишь Богу ведомо, а только не со злом ты в Утятино явился, тут сердце меня не подведет.

– Ах, гречечка, похоже, тебе еще придется подождать. Елизавета Ильинична, тащите номер телефона Егора, время великих событий и перемен!

– У меня его нет, – растерянно ответила она. – Егорушка мобильный телефон подарил и сам иногда звонит, я только кнопку одну жму. Заряжать его нужно, а я, грешным делом, часто забываю…

Глеб брякнул крышкой кастрюли и покачал головой: «Цивилизация…»

– Мобильник несите, будем из него номер отверткой выковыривать. Шучу, – добавил он с усмешкой, заметив на лице Елизаветы Ильиничны нешуточное беспокойство.

Давным-давно…

Первый раз он поцеловал ее через месяц, когда лил теплый дождь, крупные капли скакали по лужам, оставляя после себя круги. Незабываемые ощущения, пьянящие, дарящие восторг и счастье на долгие дни. А потом он бежал по полю как сумасшедший, раскинув руки, крича в небо ее имя, мечтая еще раз почувствовать вкус нежных губ.

«Любишь?» – спрашивала Зофия.

«Люблю», – честно отвечал Василий и прижимал ее к себе крепче. Какая тоненькая, хрупкая, далекая и близкая одновременно.

Позже она тоже произнесла это важное слово – искренне, естественно, глаза сияли, и сомневаться не приходилось: правда, все правда.

Иногда Зофия уезжала ненадолго в Москву, и тогда приходилось терпеть разлуку, ждать и надеяться на скорую встречу. Но когда она возвращалась, они вновь прилипали друг к другу, мир сокращался до взгляда и вдоха. Василий не заговаривал о будущем, но лишь потому, что боялся отказа и старательно накапливал и выстраивал нужные слова. Уверенность в себе и самостоятельность Зофии нравились и не нравились одновременно, с обычной деревенской девчонкой было бы намного проще, но… Он даже не желал сравнивать – нужна только она и никто другой!

В конце осени Зофия опять уехала в Москву, шли дни, недели, месяцы, а она не возвращалась. Оставалось лишь нервничать, злиться и кружить возле дома Кравчиков. «Письмо бы прислала или телеграмму. Вернется – женюсь и никуда не отпущу!»

В Утятине Зофия появилась в первых числах марта. Получив от нее записку, Василий бросился навстречу, позабыв натянуть свитер или прихватить куртку: сейчас он ее хорошенько отругает, а затем прижмет к себе, и бесконечные мучительные часы ожидания исчезнут без следа! Надо только добежать, увидеть, дотронуться…

Зофия стала другой, повзрослела, что ли… Светлые локоны лежали на плечах, на губах застыла полуулыбка, в карих глазах вихрь искр и еще какая-то неуловимая тайна. Напрочь забыв о воспитательном процессе, Василий бросился к ней, но ледяной и острый взгляд остановил его.

– Подожди, – Зофия отступила на шаг и улыбнулась. – Нам нужно поговорить. Ты прибежал в одной рубашке? – И добавила: – Соскучился, значит…

Она еще спрашивала!

– Конечно, а ты разве нет?

– Наверное, лучше сказать сразу. Я вышла замуж за друга отца, у нас с тобой уже не может быть никаких отношений. – Зофия подняла руку и показала новенькое блестящее обручальное кольцо, которое, как назло, засияло на солнце. – Надеюсь, ты меня поймешь и не станешь устраивать трагедий, мы с тобой хорошо проводили время, но я встретила человека, способного сделать меня счастливой. Саша меня очень любит… и я его.