Эка Курниаван - Красота – это горе

Слова ее прозвучали с ноткой грусти. Немало горя пережила она за эти годы, но бывали и хорошие времена.

– На самом деле все женщины – проститутки, даже самые верные жены продают себя за выкуп невесты и карманные деньги… или за любовь, если она есть на свете, – продолжала Деви Аю. – Ты не подумай, что я не верю в любовь, как раз наоборот, в дело я вкладываю всю любовь, на какую способна. Родом я из голландской семьи, воспитана католичкой, но в день свадьбы перешла в мусульманство. Все у меня было когда-то – и семья, и вера. Но, все потеряв, я не утратила способности любить. Я будто стала святой. Проститутка должна любить всех и все: члены, пальцы, коровьи копыта.

– А мне любовь ничего не принесла, кроме страданий, – признался преман.

– Что ж, люби меня, если хочешь, – сказала Деви Аю. – Только не жди слишком многого в ответ, ведь ожидания ничего общего не имеют с любовью.

– Но как любить, если на любовь мою не отвечают?

– Научишься, красавчик.

И в знак согласия Деви Аю протянула руку, и Маман Генденг поцеловал кончики ее пальцев. Оба были не в обиде, и хоть они и не жили вместе, но все больше походили на молодоженов. Маман Генденг познакомился со старшими дочерьми Деви Аю, тоже красавицами, как мать; Аламанде было шестнадцать, Адинде – четырнадцать. И поклялся: “Кто тронет девочек хоть пальцем, того убью!”

Они стали появляться на людях все вместе, как семья, – ходили в кино, по воскресеньям ездили на пляж и на рыбалку. А по ночам преман встречался с Деви Аю во флигеле у мамаши Калонг. По утрам Деви Аю больше не торопилась домой, а подолгу болтала с ним в апельсиновой роще.

Но однажды, когда Маман Генденг прожил в городе уже несколько недель, он не пришел вечером в заведение. Больше никто не смел прикоснуться к Деви Аю, и она коротала время за книгами о путешествиях, когда в сопровождении охранников зашел новый гость – Шоданхо.

В публичном доме он был впервые. Не помня себя от радости, выбежала ему навстречу мамаша Калонг, предложила все, что он пожелает. А он желал лишь одного – самую красивую в заведении проститутку. И решительно указал на Деви Аю. Все содрогнулись, увидев, кого он выбрал, и никто не смел пикнуть, когда Деви Аю покачала головой: нет. Впервые за все время Деви Аю отказала клиенту, да разве испугаешь Шоданхо движением головы? Потрясая пистолетом, подошел он к проститутке и велел: бросай путеводитель, марш в постель! Деви Аю возмутилась до глубины души: ее всегда несли по лестнице на руках, а тут пришлось пешком подыматься, да еще против воли. Шоданхо последовал за ней во флигель, а его свита осталась в кабаке.

– Только трус станет вот так размахивать пистолетом.

– Дурная привычка, прошу прощения, мисс, – ответил Шоданхо. – Я просто хотел попросить руки вашей старшей дочери Аламанды.

Деви Аю презрительно ухмыльнулась. Напомнив ему, что грубость не увеличивает его шансов на успех, она продолжала, взвешивая каждое слово:

– Аламанда сама себе хозяйка – вот и спросите у нее, согласна ли она. – А про себя подумала: “До чего он жалок, плюгавец, – тоже мне способ делать предложение!”

– Весь город говорит, она уже отказала многим, как бы и со мной не случилось того же.

Для Деви Аю не было секретом, что Аламанда кружит головы всем, от юнцов до дряхлых старцев. Кто только не пытался за ней ухаживать – но ни один ничего не добился. Ее мать хорошо знала, что сердце Аламанды занято. Ее любимый в отъезде, и Аламанда ждет его возвращения.

– Придется вам все-таки поговорить с Аламандой, – ответила Деви Аю. – Если она согласится, закачу вам пышную свадьбу. А если нет, ничего не попишешь, стреляйтесь.

В апельсиновой роще заухала сова и, камнем упав вниз, схватила крысу. Деви Аю пыталась выиграть время: вот-вот явится Маман Генденг – пусть разберутся вдвоем, по-мужски. Шоданхо подошел к ней вплотную, взял за подбородок, гладкий, как шелк, и спросил:

– А сейчас что я, по-вашему, должен сделать, мадам?

– Поищите другую, – посоветовала Деви Аю.

В городе было не счесть красавиц, наследниц принцессы Ренганис, снискавшей печальную славу своей красотой. Но, вместо того чтобы уйти, он толкнул ее в спальню и стал срывать с нее одежду. Действовал он решительно и, извергнув из себя семя, отдышался и без единого слова вышел.

Деви Аю лежала на кровати, не веря в случившееся. Мало того что он нарушил запрет Мамана Генденга, так еще и впервые в жизни ее взяли так грубо. Мужчины в Халимунде обращались с ней бережней, чем с законными женами. Глядя на свое платье, от которого отлетели две пуговицы, молилась она, чтобы Шоданхо убило молнией. И самое возмутительное, что обращался он с ней как с куском мяса; будто не с женщиной был, а спустил в унитаз, – а ведь ее уважает весь город! Она ругалась про себя, даже всплакнула и поскорей ушла домой.

Маман Генденг услышал новость с утра. С Шоданхо он не был знаком, но знал, где его искать. От автовокзала он поспешил прямиком в штаб военного округа Халимунда. У ворот его остановил часовой, сидевший в будке. Маман Генденг потребовал Шоданхо. Огнестрельного оружия у солдата не было, только нож да дубинка, и, зная, что силы неравны, он лишь козырнул и указал на дверь, и Маман Генденг протиснулся мимо.

В джинсах и футболке, обнажавшей татуировку дракона на левом плече, еще с партизанских времен, ворвался Маман Генденг без стука прямо в кабинет Шоданхо. Тот как раз совещался по рации с начальством и удивленно поднял взгляд. Узнав хулигана, что устроил драку на пляже, резко оборвал разговор и встал из-за стола, гневно сверкая глазами. Не успел Шоданхо и рта раскрыть, как Маман Генденг его опередил:

– Вот что! Деви Аю только моя, еще раз ее тронешь – пощады не жди.

Шоданхо был возмущен, что ему угрожают в его собственном кабинете. Он спросил: знаешь ли ты, что тебя повесят, именем закона, по одному моему слову? Вдобавок Деви Аю проститутка, и если дело в деньгах, он хоть целое состояние выложить готов. Возмущенный наглостью бандита, выхватил Шоданхо из-за пояса пистолет, взвел курок и прицелился в незваного гостя – мол, не боюсь твоих угроз, убирайся прочь, пока цел!

– Что ж, – сказал преман , – ты, как видно, не знаешь, с кем имеешь дело.

Стрелять Шоданхо не собирался, хотел только припугнуть гостя. Но когда в руке Мамана Генденга сверкнул кинжал, ему ничего не оставалось, как нажать на спуск. Грохнул выстрел, и пошатнулся Маман Генденг, но Шоданхо тут же с ужасом понял, что на нем ни царапинки. Пуля вертелась волчком на полу.

Промахнуться Шоданхо не мог и еще сильней ужаснулся, увидев улыбку Мамана Генденга.

– Вот что, Шоданхо! Нож я ни за что не пустил бы в ход, просто хотел показать, что тебя не боюсь. Я неуязвим. Ни пуля, ни клинок меня не берет. – И Маман Генденг всадил с размаху кинжал себе в живот. Клинок переломился надвое, половина отлетела на пол, а Маману Генденгу хоть бы что. Подобрав с пола пулю и кусок лезвия, он положил их на ладонь и показал Шоданхо.